Великая мать любви   ::   Лимонов Эдуард

 - Кладовщикам там, или директору не нужно знать, что я у Махна служил..."

"За кого ты нас принимаешь, дед?" - сказал Толмачев, впрочем без обиды в голосе.

"Первая пуля попала в меня, А вторая пуля в моего коня... Любо братцы любо, любо братцы жить, С нашим атаманом не приходится тужить..." - пропел он.

"Тогда другое пели, - сказал дед. - Это после Гражданской уже, еврей один сочинил для кинофильма, это не махновская песня". "А что пели?"

"Народные пели песни... Хэ, я вам сейчас исполню одну. Ее моя жинка любила. Под шарманку исполнялась. Очень страстная песня." - Дед покашлял, и затянул тонким, монотонным речитативом с хрипловатыми окончаниями:

"Наша жизнь хороша лишь снаружи, Но суровые тайны кулис

Много в жизни обиженных хуже И актеров, и также актрис...

Вот страданья и жизнь Коломбины, Вам со сцены расскажут о том, Как смеются над нами мужчины, И как сердце пылает огнем...

Восемнадцати лет Коломбина...

Дед остановился, пошевелил губами. "Забыл дальше, надо же... Полюбила она Арлекина..? Нет, забыл. Вот она, старость - не радость. По разному ударяет. Кому в ноги, кому в память..." Мы засмеялись и зашевелились.

"Это не из кукольного ли спектакля песня? - спросил я. - Такие, говорят, на базарах исполняли. Я на Благовещенском рынке один раз видел. Последний такой театр, говорят, остался." "Да, - подтвердил дед отвлеченно. - На базарах..." "А что дед Тимофей, в конную атаку ты ходил?" спросил Толмачев.

"Не раз", - сказал дед просто.