Голубые пески   ::   Иванов Всеволод

Матрен Евграфыч отошел от окна (оно было почему-то не заставлено мешками) - немного наклонился тучной грудью и сказал, кашлянув по средине фразы:

- Стреляй... балда. Сукины сыны.

Горчишников протянул к его груди револьвер. Мелькнуло (пока спускал гашетку) - решетчатое оконце в почте; "заказные" и много, целая тетрадь, марок. Зажмурился и выстрелил. Попал не в грудь, а метнул с лица мозгами и кровавой жижой на верхние койки.

Протоиерей, сгорбившись, сидел на койке. Виднелась жилистая, покрытая редким волосом, вздрагивающая шея. Горчишников выругался и, прыгнув, ударил рукоятью в висок. Перекинул револьвер из руки в руку. Одну за другой всадил в голову протоиерея три пули.

Запер каюту. Поднялся на-верх.

- Мы тебя ждем, - сказал Заботин, увидев его, - если нам в Омск уплыть и сдаться... Как ты думаешь?

Горчишников положил револьвер на стол и вяло проговорил:

- Арестованных убил. Всех. Четверых. Сейчас.

И хотя здесь защелкал пулемет, но крики двоих - Заботина и Трофима Круци - Горчишников разбирал явственно.

Он сел на стул и, устало раскинув ноги, вздохнул:

- К Омску вам не уехать, - помолчав, сказал он: - за такие дела в Омске вас не погладят тоже. Надо Запуса дожидать, либо...

Он вытер мокрые усы.

- Сами-то без него пароход-бы сдали. Я вас знаю. Ерепениться-то пьяные можете. Теперь, небось, не сдадите. Подписывайте приказ-то.

Он вынул из папки напечатанный приказ и сказал:

- Шпентель-то я поставил уж. Две подписи, тогда и вывесить можно.