Атака неудачника   ::   Стерхов Андрей

– На каком таком наречии?

– На новоанглийском, на каком же ещё.

– Разве "патера" английское слово?

– Теперь уже и английское. А ещё и русское, и албанское, и румынское, и какое угодно, а поначалу – латынь, разумеется.

Ашгарр ещё раз заглянул в глубь зеркала.

– Может, ты, Хонгль, и прав, конечно, но только мне почему-то кажется, что это транскрипция с испанского. Послушай: "zapatera". Нет?

Стараясь выдержать произношение, я повторил вслед за Ашгарром:

– Zapatera. – А когда до сознания дошёл смысл слова, удивился: – Башмачница, что ли?

– Ну да, – кивнул Ашгарр. – Она самая.

– При чём тут какая-то башмачница?

Как-то не очень верилось мне, что столь обыденное слово легло в основу страшного проклятия. Поэту же так не казалось, он кое-что мудрёного про это словечко знал и поспешил своим знанием поделиться:

– При чём тут, бес его знает. А вот в испанской культуре "Башмачница" – это архетип, воплощающий миф о заветной и несбыточной мечте.

– Точно?

– Уж поверь. То и дело всплывает в различных канонических и не только тестах. Кстати, у почитаемого тобою Горсиа Лорки есть пьеса с названием "La zapatera prodigiosa".

– Волшебная башмачница, – перевёл я. – Что-то не припомню.

– Есть, есть. Жёстокий такой фарс в стиле фламенко. Там про одну стервозную сеньору, которая своими выходками доводит окружающих до белого каления. То одного она хочет, то другого, то сама не знает, чего.