JК
Автоматная баллада :: Уланов Андрей
Страница: 20 из 84Но чтоб вот так, один на шестерых… хлоп-хлоп, и лежат голубчики, будто по арбузам на плетне палил. На такую работу прям любоваться глазам приятственно.
Стрелок едва заметно пожал плечами.
– Я, значит, буду второе лицо всея здешней милиции, – продолжил рыжебородый. – Токошин Павел Дмитриевич. Лейтенант. Наши поселковые меня который уж год хотят до майора подвысить, да погон правильных не сыскать. Дю-фи-цит. А ты, значит, тот самый…
Вместо ответа стрелок нарочито медленным движением вытянул из внутреннего кармана плаща вчетверо сложенный тетрадный лист и протянул его Токошину.
– Ваще-то, – с усмешкой заметил тот, разворачивая бумагу, – тебе я и на слово поверю. После такой вот пальбы. Гумага, она, как известно, много чего вытерпит, хошь десяток печатей, – лейтенант поскреб ногтем расплывшийся фиолетовый оттиск, – на нее шлепни. А вот шестерым бандюганам по свинцовой пилюле в бошки засадить, это, как грится, характерный почерк, тут уж ни прибавить, ни убавить. Наслышаны мы о тебе, друг, наслышаны… хуть ты в наших палестинах и не отмечался досель. Романыч! – не поворачивая головы, неожиданно рявкнул он. – Подь сюды!
– И что за слава про меня в ваших… палестинах?
– А это, друг, смотря как посмотреть, – отозвался Токошин. – Дело ведь такое… относительное, как сказал не Карл Маркс, но тоже один умный еврей. Романыч!
– Тут я, Павел Дмитриевич.
– Ты вот чего, – развернулся лейтенант к подсеменившему толстяку.
Стрелок едва заметно пожал плечами.
– Я, значит, буду второе лицо всея здешней милиции, – продолжил рыжебородый. – Токошин Павел Дмитриевич. Лейтенант. Наши поселковые меня который уж год хотят до майора подвысить, да погон правильных не сыскать. Дю-фи-цит. А ты, значит, тот самый…
Вместо ответа стрелок нарочито медленным движением вытянул из внутреннего кармана плаща вчетверо сложенный тетрадный лист и протянул его Токошину.
– Ваще-то, – с усмешкой заметил тот, разворачивая бумагу, – тебе я и на слово поверю. После такой вот пальбы. Гумага, она, как известно, много чего вытерпит, хошь десяток печатей, – лейтенант поскреб ногтем расплывшийся фиолетовый оттиск, – на нее шлепни. А вот шестерым бандюганам по свинцовой пилюле в бошки засадить, это, как грится, характерный почерк, тут уж ни прибавить, ни убавить. Наслышаны мы о тебе, друг, наслышаны… хуть ты в наших палестинах и не отмечался досель. Романыч! – не поворачивая головы, неожиданно рявкнул он. – Подь сюды!
– И что за слава про меня в ваших… палестинах?
– А это, друг, смотря как посмотреть, – отозвался Токошин. – Дело ведь такое… относительное, как сказал не Карл Маркс, но тоже один умный еврей. Романыч!
– Тут я, Павел Дмитриевич.
– Ты вот чего, – развернулся лейтенант к подсеменившему толстяку.