Баллады о Боре-Робингуде: Паладины и сарацины   ::   Еськов Кирилл

Во всяком случае, это единственная категория «уважаемых москвичей и гостей столицы», в отношении которой даже отмороженная московская милиция неукоснительно соблюдает habeas corpus ; я бы так даже сказал — несколько этот самый habeas абсолютизируя…

Пройдя переходом и поднявшись по эскалатору, бомж достигает ярко освещенной площадки над задним торцом Комсомольской-радиальной. Влево уходит спускающаяся к поездам лестница; прямо, за фалангой турникетов, простирается сумрачная галерея, ведущая к Казанскому вокзалу и камерам хранения. Надобно заметить, что облицованная медвяно-охристой плиткой Комсомольская-радиальная, с ее колоннадой и вторым ярусом внешней галереи, нависающим над отошедшей в полумрак мелочной суетой снующих понизу поездов, вообще создает отчетливое ощущение приличного языческого храма (тут бы музыку какую, что ль — типа марша Победителей из «Аиды»). Торцевая же стенка ее, вдоль которой сейчас движется наш обремененный сине-белым «Седьмым континентом» лохмотник, прорезана, будто жаберными щелями молодой акулы , полудюжиной узких глубоких ниш под телефон-автоматы. Вот в предпоследнюю из этих пещерок и заныривает вдруг наш знакомец — перепаковаться? или отлить? — с этих бомжей ведь станется…

Крупный план: побурелые от въевшейся грязи пальцы наворачивают телефонный диск… Впрочем, понимающий человек непременно отметил бы тут некоторую несообразность: ногти у нашего бомжа хоть и демонстративно-грязные, но внешний край их слишком уж аккуратный, не искрошенный…

— Алло! Саша?.. Узнал?..