JК
Господин Малоссен :: Пеннак Даниэль
Страница: 161 из 530Последние несколько месяцев какая-то святая сила велаТитюса и Силистри по подвалам преисподней и возвращала их домой, умирающих от любви и с шальным блеском в глазах: Титюс плел всякую ерунду, чтобы заговорить ужас, Силистри молчал, как могила, из которой, казалось, он только что вышел.
– К Жозефу дар речи возвращается уже после, – рассказывала Элен.
– Моего прорывает во время, совсем как было у нас вначале, когда он пытался пристроиться. А потом он начинает меня звать, и зовет, и зовет…
– Зовет?..
Титюс звал Таниту, звал не переставая: «Танита! Душечка! Сердце мое! Лапочка! Птенчик мой! Радость моя! Петелька моя! Шишечка кедровая! Полная моя чернильница! Фонарик мой! Бабочка моя капустница! Моя милая! Моя мягкая! Моя шкурка! Моя печенка! Мой хвостик! Мой скребочек! Мои яблочки! Райские кущи мои! Рыбонька! Плиточка шоколадная! Жизнь моя! Жизнь моя! Жизнь моя! Жизнь моя!»
Порой одна из них, Элен или Танита, мечтательно произносила:
– А кто такая эта Жервеза?
Об этом мало что было известно. Титюс и Силистри никогда не говорили дома о работе, Силистри из-за детей, Титюс – чтобы Танита продолжала считать его «единственным легавым-поэтом за два тысячелетия полиции и поэзии».
– Чем это она доводит их до такого исступления?
И стойкие хранительницы домашнего очага позволяли себе отпустить пару шуточек в свой портвейн.
– Заставляет их читать молитвы?
Что ни говори, когда в доме появились четки, они обе чуть не онемели от удивления.
– К Жозефу дар речи возвращается уже после, – рассказывала Элен.
– Моего прорывает во время, совсем как было у нас вначале, когда он пытался пристроиться. А потом он начинает меня звать, и зовет, и зовет…
– Зовет?..
Титюс звал Таниту, звал не переставая: «Танита! Душечка! Сердце мое! Лапочка! Птенчик мой! Радость моя! Петелька моя! Шишечка кедровая! Полная моя чернильница! Фонарик мой! Бабочка моя капустница! Моя милая! Моя мягкая! Моя шкурка! Моя печенка! Мой хвостик! Мой скребочек! Мои яблочки! Райские кущи мои! Рыбонька! Плиточка шоколадная! Жизнь моя! Жизнь моя! Жизнь моя! Жизнь моя!»
Порой одна из них, Элен или Танита, мечтательно произносила:
– А кто такая эта Жервеза?
Об этом мало что было известно. Титюс и Силистри никогда не говорили дома о работе, Силистри из-за детей, Титюс – чтобы Танита продолжала считать его «единственным легавым-поэтом за два тысячелетия полиции и поэзии».
– Чем это она доводит их до такого исступления?
И стойкие хранительницы домашнего очага позволяли себе отпустить пару шуточек в свой портвейн.
– Заставляет их читать молитвы?
Что ни говори, когда в доме появились четки, они обе чуть не онемели от удивления.