JК
Бег с черной королевой :: Эллисон Харлан
Страница: 6 из 22Произвели на него впечатление тщательно выбритые щеки, аккуратная стрижка и едва уловимый аромат дорогого лосьона после бритья.
– Простите, если потревожил вас, сэр. Я-то думал – забулдыга какой прикорнул.
– Ничего страшного, командир. Все равно сидеть тут становится холодно. Что-то задержался я по дороге домой.
– О… неужели мистер Джастмен?
Теперь лицо Алана было хорошо различимо в электрическом свете. Алан улыбнулся полицейскому.
– Передавайте от меня привет вашей матушке, мистер Джастмен.
Мощной левой ручищей он прикоснулся к черному лаково блестевшему козырьку фуражки – жест столь же традиционный, как и то почтение, с которым мелкие городские служащие относятся к высокопоставленным семьям. Полицейский скрылся за углом, но Алан Джастмен все еще продолжал раздумывать, идти ли ему немедленно домой.
Резкий, пронзительный звук саксофона, вспоровший это пустое мгновение, донесся из освещенного окна. «Идти домой придется, ничего не поделаешь, – решил он, и при мысли об этом ему представился водоворот, затягивающий его в свою зловещую, мутную глубину. – Надо идти. Мать будет волноваться».
Он вошел в полутемный коридор. Единственный источник света здесь, украшенный бусами светильник, стоявший на шкафу, позволял смутно разглядеть часть лестницы, ведущей на верхний этаж. Там, на площадке, он заметил инвалидное кресло матери.
– Простите, если потревожил вас, сэр. Я-то думал – забулдыга какой прикорнул.
– Ничего страшного, командир. Все равно сидеть тут становится холодно. Что-то задержался я по дороге домой.
– О… неужели мистер Джастмен?
Теперь лицо Алана было хорошо различимо в электрическом свете. Алан улыбнулся полицейскому.
– Передавайте от меня привет вашей матушке, мистер Джастмен.
Мощной левой ручищей он прикоснулся к черному лаково блестевшему козырьку фуражки – жест столь же традиционный, как и то почтение, с которым мелкие городские служащие относятся к высокопоставленным семьям. Полицейский скрылся за углом, но Алан Джастмен все еще продолжал раздумывать, идти ли ему немедленно домой.
Резкий, пронзительный звук саксофона, вспоровший это пустое мгновение, донесся из освещенного окна. «Идти домой придется, ничего не поделаешь, – решил он, и при мысли об этом ему представился водоворот, затягивающий его в свою зловещую, мутную глубину. – Надо идти. Мать будет волноваться».
Он вошел в полутемный коридор. Единственный источник света здесь, украшенный бусами светильник, стоявший на шкафу, позволял смутно разглядеть часть лестницы, ведущей на верхний этаж. Там, на площадке, он заметил инвалидное кресло матери.