Бомба-свастика   ::   Мини Джон

Один из солдат открыл было рот, чтобы заговорить, — должно быть, он услышал меня, — однако заметил белозубую улыбку эсэсовца и промолчал. Он обменялся взглядом с напарником, и я прочитал в их глазах решимость оставаться в стороне от этого дела.

Лаура. О, моя Лаура.

Оправдания, объяснения. Я не стал бы возражать, если бы Вильгельмы раскололись и выдали нас с Петром или если бы ушли, оставив нас задыхаться и умирать. Но передо мной стояла Лаура, оболочка женщины, которую я любил: нас разделяли четверть дюйма непроницаемой мембраны и безутешная скорбь.

Когда мембрана наконец растворилась и мне помогли выбраться наружу, я едва осознавал, что вижу обоих Вильгельмов, что руки Петра держат меня железными клешами и что эсэсовец вместе с патрульными уже ушел.

– Лаура… — проговорил я, обращаясь к той, что уже не слышала меня.

Которой уже не придет в голову ни одна человеческая мысль.

Я едва не протянул руку, чтобы коснуться ее щеки, однако побоялся инфекции; и это мгновение трусости я запомню навсегда. Впрочем, крошечные нарывы уже расползались по прежде безупречной, цвета слоновой кости коже: предвестники тех преобразований, которые скоро превратят эту плоть в подобие чудовищ из ямы.

Но неужели тень муки пробежала по этим прекрасным, но мертвым глазам?

Я надеялся на ошибку. Я молил Бога, чтобы она действительно умерла.

О, моя Лаура.

Кашлянув, Вильгельм Первый произнес:

– Мне очень жаль, сэр.