JК
Буква Ю как последняя вспышка русского национального сознания, или Что хотел сказать Веничка :: Кононенко Максим
Страница: 1 из 16---------------------------------------------
Кононенко Максим
Буква 'Ю' как 'последняя вспышка русского национального сознания', или Что хотел сказать Веничка
Максим Кононенко
Буква "Ю" как "последняя вспышка русского национального сознания"
или Что хотел сказать Веничка
"Принеси запястья, ожерелья,
Шелк и бархат, жемчуг и алмазы
Я хочу одеться королевой,
Потому что мой король вернулся!"
В. Ер. "Москва - Петушки"
В первый раз я прочитал "Москва-Петушки" в 1988 году. Трудно описать те чувства, которые посетили меня после прочтения поэмы. Полный восторг? Наверное. А какие еще чувства могли возникнуть у восемнадцатилетнего человека в период всенародного употребления портвейна? Потом были еще прочтения - и каждый раз разные ощущения. То ощущение полного понимания всего написанного, то ощущение абсолютной бесполезности жизни, то ощущение какой-то неправдоподобной эрудированности автора, то ощущение его невероятного таланта смешить. Но всегда было принятие некоей мистики происходящего в поэме, казалось, что именно так все и должно быть.
Так случилось, что мне пришлось родиться на родине Венички, в Хибинах. Тот дом, где семья Ерофеевых жила до войны не сохранился [А говорят, что там не бомбили. Бомбили, и еще как. Одно из самых ярких воспоминаний моего детства - находка в диких притундровых лесах возле Апатитов сбитого английского самолета.], но я прекрасно знаю место, где он стоял.
Кононенко Максим
Буква 'Ю' как 'последняя вспышка русского национального сознания', или Что хотел сказать Веничка
Максим Кононенко
Буква "Ю" как "последняя вспышка русского национального сознания"
или Что хотел сказать Веничка
"Принеси запястья, ожерелья,
Шелк и бархат, жемчуг и алмазы
Я хочу одеться королевой,
Потому что мой король вернулся!"
В. Ер. "Москва - Петушки"
В первый раз я прочитал "Москва-Петушки" в 1988 году. Трудно описать те чувства, которые посетили меня после прочтения поэмы. Полный восторг? Наверное. А какие еще чувства могли возникнуть у восемнадцатилетнего человека в период всенародного употребления портвейна? Потом были еще прочтения - и каждый раз разные ощущения. То ощущение полного понимания всего написанного, то ощущение абсолютной бесполезности жизни, то ощущение какой-то неправдоподобной эрудированности автора, то ощущение его невероятного таланта смешить. Но всегда было принятие некоей мистики происходящего в поэме, казалось, что именно так все и должно быть.
Так случилось, что мне пришлось родиться на родине Венички, в Хибинах. Тот дом, где семья Ерофеевых жила до войны не сохранился [А говорят, что там не бомбили. Бомбили, и еще как. Одно из самых ярких воспоминаний моего детства - находка в диких притундровых лесах возле Апатитов сбитого английского самолета.], но я прекрасно знаю место, где он стоял.