JК
И придет большой дождь :: Коршунов Евгений
Страница: 6 из 282 — Даже… четыреста двадцать семь…
— У них есть авиация! — возразил Жак. — Остатки люфтваффе, старые немецкие «фокке-вульфы». Другое дело — смогут ли они попасть в мост.
Никто ему не ответил.
Темнело. Сначала растворились контуры дальних деревьев. Затем расплылись кусты. Темнота стремительно надвигалась из саванны. Дарамола включил фары. И сейчас же в их свете мелькнули два больших шара, мелькнули и погасли.
— Буш-беби, — меланхолично констатировал Анджей. — Из отряда приматов. — Он обернулся к Петру: — Дорогой коллега, все надо воспринимать относительно.
Говорил он это так, будто бы продолжал с Петром давно затеянный разговор. И Петр с удивлением поймал себя на том, что он тоже уже долгое время ведет этот разговор с поляком — молча, в душе.
— Иногда личные шишки приходится просто забывать.
«Но почему нас? Ведь это непоправимо. Очередь. Удар. И темнота. Так нелепо и так… просто».
Это был внутренний голос Петра, который вел разговор с Анджеем с того самого момента — у канавы.
— Я понимаю, — вслух сказал Петр.
— Понимаешь ли? Ведь эти люди совершили неслыханное! Они подняли мятеж и убили премьера — человека, которого считали здесь чуть ли не наместником аллаха на земле! Побудь-ка на минуту в их шкуре. И представь: ты мятежник, ты в патруле, в саванне. Ты не знаешь, как идут дела в Каруне, как ведет себя гарнизон в Зандире, что — в Кадо. Быть может, конница эмиров уже движется на Каруну.
— У них есть авиация! — возразил Жак. — Остатки люфтваффе, старые немецкие «фокке-вульфы». Другое дело — смогут ли они попасть в мост.
Никто ему не ответил.
Темнело. Сначала растворились контуры дальних деревьев. Затем расплылись кусты. Темнота стремительно надвигалась из саванны. Дарамола включил фары. И сейчас же в их свете мелькнули два больших шара, мелькнули и погасли.
— Буш-беби, — меланхолично констатировал Анджей. — Из отряда приматов. — Он обернулся к Петру: — Дорогой коллега, все надо воспринимать относительно.
Говорил он это так, будто бы продолжал с Петром давно затеянный разговор. И Петр с удивлением поймал себя на том, что он тоже уже долгое время ведет этот разговор с поляком — молча, в душе.
— Иногда личные шишки приходится просто забывать.
«Но почему нас? Ведь это непоправимо. Очередь. Удар. И темнота. Так нелепо и так… просто».
Это был внутренний голос Петра, который вел разговор с Анджеем с того самого момента — у канавы.
— Я понимаю, — вслух сказал Петр.
— Понимаешь ли? Ведь эти люди совершили неслыханное! Они подняли мятеж и убили премьера — человека, которого считали здесь чуть ли не наместником аллаха на земле! Побудь-ка на минуту в их шкуре. И представь: ты мятежник, ты в патруле, в саванне. Ты не знаешь, как идут дела в Каруне, как ведет себя гарнизон в Зандире, что — в Кадо. Быть может, конница эмиров уже движется на Каруну.