- Если я в форточку покурю, какдумаешь, не заметят? А то в сортир вчера захожу, так там места живого нет - накурено, как у негра в жопе.
- Я не знаю. Курите, если хотите. Времени сейчас начало четвертого.
- То-то я смотрю, что темно. Слышь, сосед, раз такая рань, может, дерябнем, пока начальства не слышно? А то второй день лежу, а еще ни в одном глазу. Я ставлю, у меня есть. Я, пока им шмотки сдавал да пока они клювом щелкали, пронес под яйцами два флакона. Ты "Зубровку" как, уважаешь? Вижу, что уважаешь. Какой нормальный мужик не уважает "Зубровку"! Ее только пидорасы не пьют, евреи и импотенты. Ты, надеюсь, не импотент? Шучу, не обижайся, это у меня шутки такие. Примем сейчас по стакану, посидим, побазарим за жизнь. А после медсестер кликнем - в шашки на поддавки играть. Я приметил вчера парочку практиканточек - попки, сиськи, всё при себе. А, Васильич, отъедимся на больничных харчах?
И не дожидаясь согласия Вепсаревича, негр Чувырлов сунул руку под свой матрас и извлек оттуда флакон "Зубровки" с пучеглазым зубром на этикетке.
К четырем утра, когда первая контрабандная бутылка "Зубровки" была отправлена на вечный покой по причине ликвидации содержимого, а из тайника извлечена следующая, Альберт Евгеньевич для Ивана Васильевича окончательно превратился в Алика, а безликое, церемониальное "вы" незаметно перетекло в "ты".
- ...Я ему: а ты ху-ху не хо-хо? А он мне табуреткой в хлебало. Видишь, шрам? Это от табуретки. Ну, когда я после-то оклемался, вот уж отметелил урода..