JК
Дерни за веревочку :: Рыбаков Вячеслав
Страница: 193 из 232 — С минуты на минуту мосты разведутся. Судьба. Ложись здесь, а я пойду на улицу, у канавы посижу. Как только сведут, я поймаю мотор и пригоню сюда.
Она улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
— Я хочу подружкам позвонить, чтоб не волновались. Они, наверно, из театра давно вернулись… А я ведь теперь до них нескоро доберусь… — у нее задрожал голос. — Я, наверное, с ума сошла, но мне кажется, что лучше — поцеловать. Только я не очень умею, Дима. Ты меня научишь всему, хорошо?
— Да я сам-то… — теряя дыхание, пробормотал Дима и осекся. Только безнадежно рукой махнул.
И они засмеялись. Вместе.
— Нет телефона, — сказал он потом.
— Ну, тогда надо на улицу сбегать… Я мигом!
— Да они спят давно, Инга!
— Нет, Димочка. Они волнуются. Я все время буду об этом думать. Ну, я мигом. Ты только не думай… Я вернусь.
— Чудачка девка, — с нежностью проговорил он.
— Не будь я чудачка, ты меня бы не полюбил, — ответила она. — Не хочу, чтобы меня это беспокоило. Хочу думать только о тебе.
Он покачал головой.
— Ну ты же не хочешь, чтобы я лежала, как этот твой на пляже!
Он мог бы не пустить ее. Два решительных слова, возможно, даже одно. Но он слишком хорошо понимал ее, слишком хорошо представлял, как ее будет мучить совесть, будет грызть беспокойство. Он не умел настаивать, умел только помогать. И делал ошибки, в общем, лишь тогда, когда помогал делающим ошибки. Он все-таки был гением. Гением сопереживания.
Она улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
— Я хочу подружкам позвонить, чтоб не волновались. Они, наверно, из театра давно вернулись… А я ведь теперь до них нескоро доберусь… — у нее задрожал голос. — Я, наверное, с ума сошла, но мне кажется, что лучше — поцеловать. Только я не очень умею, Дима. Ты меня научишь всему, хорошо?
— Да я сам-то… — теряя дыхание, пробормотал Дима и осекся. Только безнадежно рукой махнул.
И они засмеялись. Вместе.
— Нет телефона, — сказал он потом.
— Ну, тогда надо на улицу сбегать… Я мигом!
— Да они спят давно, Инга!
— Нет, Димочка. Они волнуются. Я все время буду об этом думать. Ну, я мигом. Ты только не думай… Я вернусь.
— Чудачка девка, — с нежностью проговорил он.
— Не будь я чудачка, ты меня бы не полюбил, — ответила она. — Не хочу, чтобы меня это беспокоило. Хочу думать только о тебе.
Он покачал головой.
— Ну ты же не хочешь, чтобы я лежала, как этот твой на пляже!
Он мог бы не пустить ее. Два решительных слова, возможно, даже одно. Но он слишком хорошо понимал ее, слишком хорошо представлял, как ее будет мучить совесть, будет грызть беспокойство. Он не умел настаивать, умел только помогать. И делал ошибки, в общем, лишь тогда, когда помогал делающим ошибки. Он все-таки был гением. Гением сопереживания.