Диктатор   ::   Снегов Сеpгей Александpович

Он умел убеждать, ибо сам был безмерно убежден. От его голоса, от силы его слов надо было либо заранее готовиться защищаться, либо безвольно покоряться их действию. Но я впервые слышал его речь, не реплики в споре, не игру в словесные парадоксы – и не подготовил защиты. Меня полонила страсть, негодование и боль, возмущение и сострадание, не сопровождавшие, рассказ о войнах, что уже были, и о войне, что готовилась, нет, повторяю, не сопровождавшие, а возникавшие как что-то неотделимое от мысли и слов. Я всем в себе резонировал на речь, так, наверно, горячая молитва верующего порождает в нем самом ответный словам поток столь же горячих чувств. Гамов потом говорил, что я не только верный его последователь, но и первый из учеников. Сомневаюсь, что в тот вечер у Бара я уже стал его последователем. Но что психологически готов был стать им, убежден абсолютно.

После речи Гамова стало неинтересно говорить о чем-либо другом. Чай был допит, печенье съедено. Вновь появилась призрачная жена Бара и убрала столик с опустошенным самоваром. Мы начали расходиться. Первыми ушли Павел Прищепа с Казимиром Штупой. Только хмурый Джон Вудворт еще не поднимался с кресла, когда я оделся. Я вышел вместе с Гамовым. Над землей сияла полнозвездная ночь.

– Нам по дороге, – сказал Гамов. – Почему вы так всматриваетесь в небо, Семипалов?

– Давно не видал яркого ночного света. Наверху устроили торжественный пленум звезд. Все светила на месте, ни одно не прикрыто облачком.