Диктатор   ::   Снегов Сеpгей Александpович

Впрочем, ваша ярость в схватке, а также умение нашего друга Андрея Семипалова драться, – он церемонно поклонился мне, – произвели на наших противников гораздо больше впечатления, чем ваши театральные приказы.

Гамов возразил – и серьезней, чем следовало бы по обстоятельствам схватки с уличными хулиганами:

– Вся наша жизнь, дорогой Вудворт, игра на подмостках истории. А в игре слова бьют сильней обуха и ранят больней ножа. Слово есть дело – и грозное дело, доложу вам! – Он добавил с раздражением: – Председатель вашей партии сегодня произнес несколько слов – и потратил на них ровно столько усилий, сколько нужно, чтобы выдохнуть из легких немного скверного воздуха. А слова его станут грохотом машин, огнем и пеплом, смертями женщин и детей. Убийственным ураганом пронесутся эти слова по несчастной земле.

– Вы уже говорили на эту тему у Готлиба Бара, правда, не столь выспренно, как сейчас, – недружелюбно возразил Вудворт. – Разрешите мне удалиться.

И, холодно кивнув, он направился к перекрестку улиц, откуда выбежал на шум драки. Он не придал значения ни разговору Гамова с двумя хулиганами, ни его мрачному восхвалению могущества слова. На меня яркие слова действуют сильней, чем на Джона Вудворта, но и я даже отдаленно не представлял себе, что может реально стоять за сценой, разыгранной Гамовым. Не знаю, предугадывал ли он сам, какие страшные кары обрушит впоследствии на тех, кого назвал «уличным бандитьем», какую пропишет тягостную судьбу отребью общества.