Страница:
32 из 74
— «Машета — мазила», вот это я написал.
— Живописец…
Дольше стоять было нельзя. Машке хотелось, чтобы он взял ее за руку. Она трусила, но совсем немного. И ей хотелось, чтобы он ее погладил по голове.
— Пошли, — сказал Севка.
Машка на ходу скрипела расческой и шипела от боли. Перешагивая через очень толстый, изогнутый сосновый корень, она сказала:
— Вырубить его, проклятого…
— Сосна зачахнет, жалко.
Об этом корне они говорили всякий раз, перешагивая через него. Как заклинание. И утром, и днем, и на закате, когда весь старый сосновый бор становился огненно-рыжим. Дачный поселок стоял на фундаменте из сосновых корней, и летние радости стояли на них и казались вечными, как сосны. А этот изогнутый корень у самой калитки, о который они так часто и больно ушибали пальцы и калечили велосипедные обода, был их собственным корнем, и на нем росли их, Севкины-Машкины, радости. Вот что они узнали сейчас. А ведь сосны когда-то были маленькие и пушистые. Смешно.
Они шли совсем медленно.
— Сознайся, что ты врешь, — приказала Машка. — Быстро сознавайся, ну? Пока не поздно идти купаться.
Он молчал. Машка прикоснулась к его плечу и почувствовала, что он дрожит. Не крупно и весело, как после купания, а мелко, как захолодавший щенок. Севка оттолкнул калитку, и они вошли на участок, обогнули муравьиную кучу и на цыпочках пошли к дому.
Белый винт
Весь мир уснул. Не шелестел муравейник на Севкином участке.
|< Пред. 30 31 32 33 34 След. >|