JК
Дорога на восток :: Ле Гуин Урсула Крёбер
Страница: 2 из 17– Да сядь ты прямее, улыбнись! Посмотри, какой славный денек, какие прекрасные цветы, и столько солнца в мой день рождения! Как можно не хотеть просто наслаждаться этим миром! Спасибо тебе за цветы, дорогой. – Она поцеловала его в лоб и, двигаясь как всегда энергично, вернулась к цветам на подоконнике.
– Иренталь исчез, – сказал Малер.
– Исчез?
– Еще на прошлой неделе. И за целую неделю никто даже имени его не упомянул.
Это была лобовая атака: Иренталя она знала; Иренталь когда-то сиживал у нее за столом; это был застенчивый, стремительный, курчавый человек; за обедом он еще попросил вторую порцию супа; имя такого человека нельзя было просто отмести, как любое другое, совершенно лишенное для нее и смысла, и содержания.
– И ты не знаешь, что с ним произошло?
– Конечно, знаю.
Она провела пальцем по краешку листка герани и сказала тихонько, точно разговаривая с цветком:
– Ну, наверное, не совсем.
– Действительно, я не знаю наверняка, застрелили его или просто упрятали за решетку, если ты это имеешь в виду.
– Ты не должен говорить с такой горечью, Малер, – сказала она.
– Мы ведь действительно толком не знаем, что с ним случилось. С ним, со всеми, кто исчезает, пропадает, кто теперь для нас утрачен. Мы ведь вообще знаем очень мало, ужасно мало. И все-таки мы знаем достаточно! Солнце светит нам и омывает всех нас своими лучами, солнце не разделяет людей на правых и виноватых, в его тепле нет горечи. По крайней мере это-то нам известно. И это великий урок всем нам. Жизнь – это дар, чудесный дар! И в ней нет места для горечи и ожесточения. Нет места. – Обращаясь к небесам, она и не заметила, как он встал.
– Иренталь исчез, – сказал Малер.
– Исчез?
– Еще на прошлой неделе. И за целую неделю никто даже имени его не упомянул.
Это была лобовая атака: Иренталя она знала; Иренталь когда-то сиживал у нее за столом; это был застенчивый, стремительный, курчавый человек; за обедом он еще попросил вторую порцию супа; имя такого человека нельзя было просто отмести, как любое другое, совершенно лишенное для нее и смысла, и содержания.
– И ты не знаешь, что с ним произошло?
– Конечно, знаю.
Она провела пальцем по краешку листка герани и сказала тихонько, точно разговаривая с цветком:
– Ну, наверное, не совсем.
– Действительно, я не знаю наверняка, застрелили его или просто упрятали за решетку, если ты это имеешь в виду.
– Ты не должен говорить с такой горечью, Малер, – сказала она.
– Мы ведь действительно толком не знаем, что с ним случилось. С ним, со всеми, кто исчезает, пропадает, кто теперь для нас утрачен. Мы ведь вообще знаем очень мало, ужасно мало. И все-таки мы знаем достаточно! Солнце светит нам и омывает всех нас своими лучами, солнце не разделяет людей на правых и виноватых, в его тепле нет горечи. По крайней мере это-то нам известно. И это великий урок всем нам. Жизнь – это дар, чудесный дар! И в ней нет места для горечи и ожесточения. Нет места. – Обращаясь к небесам, она и не заметила, как он встал.