JК
Аквариум :: Суворов Виктор
Страница: 407 из 418Начальник полицейского заслона истолковал мой сигнал как нежелание уходить на данном историческом отрезке в бессмертие и решительными действиями меня туда не отпустил. Крикнул он своим ребятам, замахали они резиновыми дубинками на любителей автографов. И только один огромный человечище тянет мне исполинскую лапу через заслон, не обращая внимания на усердие моих защитников.
Тянется лапа ко мне, а я еще от пережитого страха перед бессмертием не отошел. Думаю, протяну ему руку, а он мне кисть и расплющит, чем тогда книжки писать буду? Но жалко человека стало — тянет он руку и под палочными ударами не гнется, прямо держится, как гренадер под картечью. Дотянулся я до его руки, сжал он мою ладонь деликатно, явно без намерения раздавить. И понесло его водоворотом человеческим в другую сторону, и сквозь рев толпы он кричит: "Витя, ты меня никогда не видел… Но может слышал обо мне…
— Тадеуш Маркович!
Тут меня и озарило: «Так это же он!» Кричу ему, чтобы вернулся. Кричу полицейским, чтобы его ко мне пропустили. Но поздно. Его оттеснили. Меня в зал уже потащили.
Попросил я прощения у почтеннейшей публики за пиджак перемятый, за оторванные пуговицы (не до пуговиц было… перед бессмертием), прокашлялся, как принято, и начал речь. Говорю, а сам все думаю, пробился Тадеуш в зал или не пробился? И решил: «Конечно, пробился! Такой где угодно дорогу себе проломает. Натура у него ледокольная».
Завершил речь, и вопросы посыпались. Хорошо в зале, весело, смеются люди. И я смеюсь.
Тянется лапа ко мне, а я еще от пережитого страха перед бессмертием не отошел. Думаю, протяну ему руку, а он мне кисть и расплющит, чем тогда книжки писать буду? Но жалко человека стало — тянет он руку и под палочными ударами не гнется, прямо держится, как гренадер под картечью. Дотянулся я до его руки, сжал он мою ладонь деликатно, явно без намерения раздавить. И понесло его водоворотом человеческим в другую сторону, и сквозь рев толпы он кричит: "Витя, ты меня никогда не видел… Но может слышал обо мне…
— Тадеуш Маркович!
Тут меня и озарило: «Так это же он!» Кричу ему, чтобы вернулся. Кричу полицейским, чтобы его ко мне пропустили. Но поздно. Его оттеснили. Меня в зал уже потащили.
Попросил я прощения у почтеннейшей публики за пиджак перемятый, за оторванные пуговицы (не до пуговиц было… перед бессмертием), прокашлялся, как принято, и начал речь. Говорю, а сам все думаю, пробился Тадеуш в зал или не пробился? И решил: «Конечно, пробился! Такой где угодно дорогу себе проломает. Натура у него ледокольная».
Завершил речь, и вопросы посыпались. Хорошо в зале, весело, смеются люди. И я смеюсь.