Душа оборотня   ::   Николаев Андрей

Туда летом, ежели от Киева, да ежели на ладье, и то в две седьмицы и добредешь, а сейчас, – она махнула рукой, – нешто так уж невтерпеж, а?

Середин усмехнулся невесело, пожал плечами.

– Да-а, – протянула Радомша, – ну и присушила она тебя. Заговорам-то у нее выучился?

– Кое-чему и у нее, – уклончиво ответил Олег.

– Иди, раз уж собрался, – недовольно сказала бабка. – Мяса я тебе насушила в дорогу – заваришь, аль так погрызешь. А что ж, так в своих снегоступах и пойдешь?

– Так и пойду.

– Да… Ну-ка, пойдем-ка за порог, покажу чего.

Она накинула на массивные плечи тулуп и вышла из избы. Олег надел душегрейку.

Мела поземка, сосны и ели скрипели на ветру. Ведун сунул руки под мышки. Радомша провела его к схрону, в котором он провел три месяца, показала на растущие над ним деревья: две сосны, дуб и, судя по серовато-коричневой коре, ясень. Дуб был обхвата в три толщиной, но ясень почти не уступал ему ни в объеме, ни в высоте. Радомша похлопала по стволу ясеня в мелких четких трещинках.

– Вот кто тебя из могилы вытащил, парень. Весной поглядим, жив он или всего себя тебе отдал. Ясень – твое дерево. Не забывай этого.

Середин погладил ствол, прижался щекой, и память словно вернула его в забытье, в котором он черпал силы у ветра, у солнца, пил росу и купался в свете звезд.

– Спасибо, брат, – прошептал Олег.

Они вышли проводить его на порог: бабка Радомша, сурово поджавшая губы, и серый кот с изрядно округлившимися от мясного рациона боками. Середин положил на снег свои лыжи-подволоки, подтянул перевязь на коротком овчинном тулупе, который дала ему бабка.