Я, Мона Лиза   ::   Калогридис Джинн

Высунув голову из окошка кареты, я с открытым ртом рассматривала золоченые брошки, статуэтки, пояса, браслеты и карнавальные маски. Я глазела на мраморные бюсты богатых флорентийцев, на незавершенные портреты. Раньше, как рассказывала мать, этот мост служил домом для дубильщиков и красильщиков тканей, которые сбрасывали ядовитые отходы прямо в реку Арно. Медичи воспротивились такому порядку. В результате река почти совсем очистилась, а дубильщики и красильщики теперь работали в специально отведенном для них районе города.

По дороге к собору наша карета остановилась ненадолго на широкой площади перед внушительной крепостью, называвшейся Дворцом синьории, где встречались приоры Флоренции. На выступающей стене соседнего здания была нарисована гротескная фреска, изображавшая повешенных. Я ничего о них не знала, кроме того, что их называли заговорщиками Пацци и они воплощали зло. Один из заговорщиков, маленький голый человечек, уставился выпученными и ничего не видящими глазами на меня — мне даже стало не по себе. Но больше всех меня заинтриговало изображение последнего из повешенных. Оно отличалось от остальных тонкостью исполнения и убедительностью; полупрозрачное затенение передавало горе, и раскаяние измученной души. И оно не выглядело плоским, как остальные, обладая тенью и реальной глубиной. Казалось, если протянуть к стене руку, то дотронешься до остывающей плоти.

Я повернулась к маме.