Альтепнатива (Весна 1941)   ::   Семенов Юлиан Семенович

Он все это понимал умом, заставляя себя анализировать ситуацию, проверяя и перепроверяя свои посылы, дискутируя сам с собой, но когда хоть на минуту душа его выходила из-под контроля разума, как сейчас, когда он снова увидел эту проклятую коричневую карту и маленькую точечку Москвы на белой пустыне России, становилось ему страшно, и пропадали все звуки окрест, и слышал он только свой немой вопрос, обращенный не к себе, нет, обращенный к дому, к своим: "Ну что же вы там?! Делайте же хоть что-нибудь! Понимаете ли вы, что война вот-вот начнется?! Готовитесь ли вы к ней?! Ждете ли вы ее?! Или верите тишине на наших границах?!"

...Выйдя из ампирного, с купидончиками, выкрашенными голубой краской, здания министерства иностранных дел, он сел в свой "хорьх" с форсированным двигателем, резко взял с места и поехал в маленькое кафе "Грубый Готлиб". Там никто не обратит внимания на то, что он выпьет не двойной "якоби", как это было принято в Германии - стране устойчивых традиций, тут уж ничего не поделаешь, - а подряд три двойные рюмочки сладковатого коньяка.

Американские журналисты учили его веселой медицинской истине "релэкса и рефлекса" - расслабления и отдыха: двадцать дней в горах, одному, без единого слова, - тишина и одиночество. Он, увы, не мог себе позволить этого. Но он мог пойти к "Грубому Готлибу", выпить коньяку, закрыть глаза и посидеть возле окна, среди пьяного рева, грустной мелодии аккордеона ч скрипки, и почувствовать, как тепло разливается по телу и как кончики пальцев снова становятся живыми из онемевших, чужих и холодных.

Корреспондент ТАСС по Югославии Андрей Потапенко боялся только одного человека на земле: своей жены. Ревнивая до невероятия, она устраивала ему сцены, включив предварительно радио, когда он возвращался домой под утро с синяками под глазами, едва держась на ногах от усталости.

- Но пойми, - молил он, - я же был на встрече...