JК
Фантастика, 1963 год :: Сборник Сборник
Страница: 5 из 411А сейчас, когда человек Рассвета стоит на пороге коммунизма,завоеванного трудом и кровью, разве он забудет свой путь к этому рубежу!
Наскальные и пещерные рисунки первобытного человека поражают беспощадной ясностью, скрытой жизнью вещей, им изображенных. Но он рисовал в темной пещере, где никто не мог восхититься его твореньями. При свете дымного факела, а то и просто пылающей ветки, он высекал и раскрашивал для себя. Он приказывал стреле: “Убей!” Он умолял оленя: “Упади”. Это была его магия охоты.
Для древних эллинов мир был субстратом, на котором вырастали и искусство и наука; больше того — наука была для них высшим искусством. Недавние обмеры Парфенона показали, с каким поразительным творческим пафосом точности он построен: колонны его имеют разное сечение, толщина их неодинакова, расстояние между ними различное. Это точность не холодной геометрии, а прекрасного живого тела. Вот почему он так трепетно жив до наших дней в отличие от многих других “классических” образцов. В нем воплощен высший синтез чувства и расчета, и не случайно Маркс считал античное искусство высшим и, быть может, неповторимым образцом.
И кошка может смотреть на короля, гласит английская поговорка. Но даже королевская кошка не может глядеться в зеркало: мало кто знает, что животные не понимают зеркальных и живописных изображений. Живая кошка не погонится за нарисованной мышью и не увидит себя даже в королевском стекле.
Наскальные и пещерные рисунки первобытного человека поражают беспощадной ясностью, скрытой жизнью вещей, им изображенных. Но он рисовал в темной пещере, где никто не мог восхититься его твореньями. При свете дымного факела, а то и просто пылающей ветки, он высекал и раскрашивал для себя. Он приказывал стреле: “Убей!” Он умолял оленя: “Упади”. Это была его магия охоты.
Для древних эллинов мир был субстратом, на котором вырастали и искусство и наука; больше того — наука была для них высшим искусством. Недавние обмеры Парфенона показали, с каким поразительным творческим пафосом точности он построен: колонны его имеют разное сечение, толщина их неодинакова, расстояние между ними различное. Это точность не холодной геометрии, а прекрасного живого тела. Вот почему он так трепетно жив до наших дней в отличие от многих других “классических” образцов. В нем воплощен высший синтез чувства и расчета, и не случайно Маркс считал античное искусство высшим и, быть может, неповторимым образцом.
И кошка может смотреть на короля, гласит английская поговорка. Но даже королевская кошка не может глядеться в зеркало: мало кто знает, что животные не понимают зеркальных и живописных изображений. Живая кошка не погонится за нарисованной мышью и не увидит себя даже в королевском стекле.