JК
Фарс, или Долой одиночество ! :: Воннегут Курт
Страница: 55 из 127С той стороны, где пересекаются 31-я Улица и 5-я Авеню и где из ствола брошенного армейского танка растетдеревце, до меня долетают жалобы маленькой птички. Она все причитает и причитает. "Бьють, бе-да, бьють", - говорит птичка.
Ни разу в жизни я не осмелился назвать эту птичку "бьютьбедабьють". Мелодия и Изадор стараются следовать моему примеру. Например, они редко называют Манхэттен "Манхэттеном", или Островом смерти, как это делают на материке. Как и я, они, не моргнув глазом, называют его "Национальным парком небоскребов", не замечая юмора, который таят в себе эти слова.
А птичку, которая при заходе солнца жалуется на то, что ее бьют, они называют так же, как когда-то ее называли мы с Элизой. Мы, в свою очередь, нашли ее правильное название в толковом словаре. Название вселяло суеверный страх. Не успевали мы его произнести вслух, как перед нашими глазами представали кошмары с полотен Иеронима Босха. И каждый раз, стоило ей только закричать, наши губы сами собой шептали ее имя. Это был единственный случай, когда мы говорили одновременно.
"Плач Ночного козодоя", - говорили мы.
Вечером, накануне моего отъезда на Мыс, мы тоже слушали, как причитает Ночной козодой.
Мы убежали из замка и сидели в сыром мавзолее профессора Рузвельта Свеина.
"Бьють, бе-да, бьють!" - неслось прямо из яблоневых ветвей.
Даже соприкасаясь головами, мы уже не могли придумать ничего дельного.
Как-то мне рассказывали, что узники, приговоренные к смертной казни, воспринимают себя как мертвецов задолго до самой казни.
Ни разу в жизни я не осмелился назвать эту птичку "бьютьбедабьють". Мелодия и Изадор стараются следовать моему примеру. Например, они редко называют Манхэттен "Манхэттеном", или Островом смерти, как это делают на материке. Как и я, они, не моргнув глазом, называют его "Национальным парком небоскребов", не замечая юмора, который таят в себе эти слова.
А птичку, которая при заходе солнца жалуется на то, что ее бьют, они называют так же, как когда-то ее называли мы с Элизой. Мы, в свою очередь, нашли ее правильное название в толковом словаре. Название вселяло суеверный страх. Не успевали мы его произнести вслух, как перед нашими глазами представали кошмары с полотен Иеронима Босха. И каждый раз, стоило ей только закричать, наши губы сами собой шептали ее имя. Это был единственный случай, когда мы говорили одновременно.
"Плач Ночного козодоя", - говорили мы.
Вечером, накануне моего отъезда на Мыс, мы тоже слушали, как причитает Ночной козодой.
Мы убежали из замка и сидели в сыром мавзолее профессора Рузвельта Свеина.
"Бьють, бе-да, бьють!" - неслось прямо из яблоневых ветвей.
Даже соприкасаясь головами, мы уже не могли придумать ничего дельного.
Как-то мне рассказывали, что узники, приговоренные к смертной казни, воспринимают себя как мертвецов задолго до самой казни.