Георгес или Одевятнадцативековивание   ::   Покровский Владимир

А здесь на самом деле здорово шумели, пытаясь провести притирочную беседу, устроить спьяну некий такой светский бомонд, здесь они были все - хорошие и дурные, любимые и не очень, это ведь все равно, какие они были, потому что только они и оставались у меня, если не считать сослуживцев с немыми глазами и добродушным, минимально необходимым общением, пьющих где-то далеко от меня, радующихся где-то далеко от меня, постоянно на меня как на сейф какой-то смотрящих. Здесь они были все, хорошие знакомцы мои. Вера царила. Она подливала, она командовала, она кокетничала одновременно со всеми, она острила, великолепно острила... а глаза ее, товарищи, а глаза... это были черт знает что за глаза, они дико и весело полыхали, они источали бешеный аромат, нет такого Пушкина в мире, который описал бы, нет на свете такого Серова или Рембрандта, который нарисовал бы эти глаза - я вот просто не понимаю, что такого особенного было в распахе ее век, в бровях дугой, в карих радужках... это были глаза типа "я, ребята, на веселое дело решилась, гори оно все, сегодня - мой последний денечек..."

Манолис сосредоточенно ласкал длинную рюмку, прижимая к себе другой рукой супругу свою, Тамарочку. Тамарочка млела в объятиях и делала глазки спортивному Валентину, который, сидя рядом с И.В., с вежливым вызовом глядел на меня в упор - поскольку не был официально уведомлен, что я хожу в любовниках у его жены, - но по ходу дела и Тамарочкиных авансов сходу не отвергал.