Глория   ::   Михальчук Вадим

Когда тебе — двенадцать, весь твой мир — улица, на которой ты живёшь, где ты играешь с друзьями, дерешься, бегаешь за кем-то, убегаешь от кого-то. Весь твой мир — это камни мостовой, которые ты знаешь наизусть, как старую песню, где каждое слово — это один из камней, которыми вымощена улица. Твой мир — это друзья из соседнего двора и враги с соседней улицы.

Твой мир — это день, который замирает с наступлением вечера и с голосом мамы: «Алекс, ужинать!»

Бег домой, шлепанье растрескавшихся сандалий по камням мостовой в наступающих сумерках. Желудок урчит, как голодный пёс, на коленях и локтях — свежие ссадины и царапины, ветер свистит в ушах на бегу.

Дом — твой другой мир.

Твой мир — запах горячего ужина, скрип старых половиц и тепло дома. Твой мир — мама раскладывает жаркое по тарелкам, отец нарезает ломтями хлеб, купленный тобой на углу у болтливой старухи, жены пекаря Михаэля.

Твой отец — писатель. Он сам называет себя так, хотя его рассказы нигде не принимают и он зарабатывает на жизнь грузчиком в порту. Он пишет после работы и деревянная ручка в его большой мозолистой руке кажется спичкой, медленно сгорающей в огне. Он гулко смеется, если его слова ложатся на бумагу быстрыми торопливыми рядами, и что-то тихо шепчет, когда лист перед ним исчеркан вкривь и вкось, и грызет ручку. Его глаза смотрят вдаль, в окно, и видят не дом напротив, а океан, в котором бушует шторм, тугой чёрный жгут урагана, перечеркнутый слепящими молниями, или пустынные, покрытые травой равнины несуществующих островов.