Год Мамонта (фрагмент)   ::   Романовский Владимир

Куявская потаскуха не обратила на его слова никакого внимания. Номинг вспомнил, что так и не выяснил, знает ли она артанский язык. Он не сомневался, что она тоже его узнала. Еще бы. Но лицо ее осталось совершенно равнодушным. Присев рядом с ним на корточки, она запустила руку в его волосы, чуть приподняла голову, и рассмотрела лицо и шею. Прищурилась. Номинг осклабился.

— Ну, ты, — сказал он. — Здравствуй. Место дурное. Как в колодце. Приходи ко мне в шатер, там и поговорим.

А что он еще мог сказать?

Что произошло дальше, он толком не понял. Небывалая, нестерпимая боль прошла через все тело единой страшной волной, опустилась и остановилась у ребер. Номинг крикнул хрипло и истошно и начал непрерывно, яростно ругаться, понося последними словами ниверийцев, их подлую страну, эту мерзкую крепость, и эту потаскуху. Он объявил, что всех их сожжет на медленном огне, что развеет их пепел по ветру, что будет насиловать их малолетних дочерей и есть живьем их сыновей. Эта стерва поднялась и пошла обратно к топчану. Номинг продолжал кричать. Снова последовали какие-то слова, и снова сидящий ответил на них равнодушным тоном, указав кивком головы на какой-то предмет на топчане. Один из предметов. Женщина взяла предмет одной рукой. Номинг перестал кричать, всматриваясь и тяжело дыша. Женщина вернулась к нему и снова села на корточки. Номинг сообразил, что в руке у нее кляп, только когда она резко вдвинула мягкий матерчатый предмет ему в рот. Он замычал и забился.