Вопросы должны идти по нарастающей: сначала про пустячки, тода се, мелочишку — тот сказал, та видала, этот слыхал… Преступник уже видит, что ты в курсе дела и пришел не так просто, поболтать про цветы и пряники. Ладно. И тут ты ему фактик подбрасываешь, железный…
— Ну, а он, представь себе, отпирается, — сказал я.
— И хорошо! И прекрасно! Он отпирается, а ты ему очняк — р-раз! Кладет его, допустим, подельщик на очной ставке…
— А он все равно отпирается…— подзадорил я его.
— А ты ему свидетеля — р-раз, экспертизку на стол — два! Вещдок какой-нибудь покрепче — тр-ри! И готов парнишечка, обязан он в этом фактике признаться и собственноручно его описать, и к тому же с объяснением, почему врал доселе.
— Ну, допустим, — кивнул я. — Что потом?
— Потом ты ему предлагаешь самому рассказать о своей преступной деятельности. Он тебе, конечно, тут же клянется, что сблудил один-единственный разок в молодой своей жизни, да и то по пьянке. А ты сокрушаешься, головой качаешь: опять, мол, заливаешь ты, паря, мне тебя просто до невозможности жалко, что с тобою при твоей неискренней линии станется? Он говорит: «А что?» — а ты краешком, осторожненько, называешь, к примеру. Шестой Монетчиковский, где, как тебе известно, кражонка была, но доказательств ни на грош не имеется.
— Так он тебе навстречу и разбежался!
— А вот и разбежался! Я ведь про первый эпизод тоже его спрашивал с прохладцей, издалека.