JК
Исчезнувший :: Нибел Флетчер
Страница: 299 из 536 — А пока давай посвятим дневные часы работе, ты не возражаешь?
Она кивнула и, все еще держась за дверную ручку, внимательно и серьезно оглядела меня, словно я был ненадежным присяжным.
— Хотела бы я знать, — сказала она, — что такое на самом деле любовь?
Неужели пропасть между поколениями непреодолима?
Она распахнула дверь, и толпа газетчиков с грохотом устремилась в кабинет.
13
Ларри Сторм закрыл машину, решительно сделал один шаг, но тут же остановился. Золотое послеполуденное солнце светило так ласково, что он блаженно прислонился к переднему крылу.
Был последний день сентября, и не исключено, что последний день темно-рыжего бабьего лета. Солнечное тепло разнеживало и расслабляло. Он стоял и смотрел, как пересмешник лениво взмахивает крылышками, снижаясь к телеграфному столбу, и слушал, как где-то рядом галдят играющие дети.
Он приехал сюда в третий раз, к этому дому на Бэттл-роуд в Принстоне, стоящему как раз между Олден-лейн и тупиком, за которым начинался травянистый подъем к Институту новых проблем. Глядя на Бэттл-роуд, он чувствовал одновременно и умиротворенность и досаду, потому что именно о такой улице он мечтал еще мальчишкой в своем Ньюарке… В нищей ньюаркской квартире с вечной вонью от неисправного клозета, с черной грязью, навечно въевшейся в трещины старого линолеума, с вечно орущим радио, которое тщетно пытался перекричать его папаша, когда ссорился с матерью.
Если мужья и ругают жен на этой мирной улочке, подумал он, то, наверное, только по ночам, когда соседи уже спят, вежливо и потихоньку, не повышая голоса. Ибо здесь царит мир и покой.
Она кивнула и, все еще держась за дверную ручку, внимательно и серьезно оглядела меня, словно я был ненадежным присяжным.
— Хотела бы я знать, — сказала она, — что такое на самом деле любовь?
Неужели пропасть между поколениями непреодолима?
Она распахнула дверь, и толпа газетчиков с грохотом устремилась в кабинет.
13
Ларри Сторм закрыл машину, решительно сделал один шаг, но тут же остановился. Золотое послеполуденное солнце светило так ласково, что он блаженно прислонился к переднему крылу.
Был последний день сентября, и не исключено, что последний день темно-рыжего бабьего лета. Солнечное тепло разнеживало и расслабляло. Он стоял и смотрел, как пересмешник лениво взмахивает крылышками, снижаясь к телеграфному столбу, и слушал, как где-то рядом галдят играющие дети.
Он приехал сюда в третий раз, к этому дому на Бэттл-роуд в Принстоне, стоящему как раз между Олден-лейн и тупиком, за которым начинался травянистый подъем к Институту новых проблем. Глядя на Бэттл-роуд, он чувствовал одновременно и умиротворенность и досаду, потому что именно о такой улице он мечтал еще мальчишкой в своем Ньюарке… В нищей ньюаркской квартире с вечной вонью от неисправного клозета, с черной грязью, навечно въевшейся в трещины старого линолеума, с вечно орущим радио, которое тщетно пытался перекричать его папаша, когда ссорился с матерью.
Если мужья и ругают жен на этой мирной улочке, подумал он, то, наверное, только по ночам, когда соседи уже спят, вежливо и потихоньку, не повышая голоса. Ибо здесь царит мир и покой.