JК
Карибский реквием :: Обер Брижит
Страница: 357 из 374Сегодня, во времена, когда прославляется материя, это слово не имеет особого смысла. Но когда я был еще ребенком, оно означало жертвенность, целомудрие, смирение, послушание… Я жадно проглатывал труды святой Терезы и, подобно ей, жаждал обрести духовный восторг через попрание плоти.
Когда мне было 18 лет и я уже учился в семинарии, то решился отсечь ту часть моего тела, которая неумолимо привязывала меня к миру чувств. Я оскопил себя остро заточенным и стерилизованным бритвенным лезвием. Я отчетливо вижу, как ваши глаза округляются от ужаса, а рука инстинктивно тянется к низу живота.
Даг быстро отдернул руку: как этот ублюдок мог догадаться?
Я привык к боли. Если вы читаете сейчас эти строки, это означает, что я уже вверил свою душу Богу. Когда я буду лежать голым на столе в прозекторской, вы увидите, сколько на моем теле шрамов. Вы не сможете сдержать гримасу отвращения, вы, во всех отношениях такой «нормальный».
В детстве, когда я плохо себя вел, то наказывал себя сам. Встав перед зеркалом, я делал на теле надрезы. Я отрывал широкие полоски кожи и клал в предназначенную для этого миску. Моя мать очень любила, когда я так себя наказывал. Она надеялась, что моя новая кожа будет белой, как у святых на картинках. Она хвалила меня за такое проявление силы воли. Иногда она мне помогала: подносила соду или кипящую воду. Мы с ней искренне хотели, чтобы однажды меня причислили к лику блаженных. Это была очень религиозная женщина.
Когда мне было 18 лет и я уже учился в семинарии, то решился отсечь ту часть моего тела, которая неумолимо привязывала меня к миру чувств. Я оскопил себя остро заточенным и стерилизованным бритвенным лезвием. Я отчетливо вижу, как ваши глаза округляются от ужаса, а рука инстинктивно тянется к низу живота.
Даг быстро отдернул руку: как этот ублюдок мог догадаться?
Я привык к боли. Если вы читаете сейчас эти строки, это означает, что я уже вверил свою душу Богу. Когда я буду лежать голым на столе в прозекторской, вы увидите, сколько на моем теле шрамов. Вы не сможете сдержать гримасу отвращения, вы, во всех отношениях такой «нормальный».
В детстве, когда я плохо себя вел, то наказывал себя сам. Встав перед зеркалом, я делал на теле надрезы. Я отрывал широкие полоски кожи и клал в предназначенную для этого миску. Моя мать очень любила, когда я так себя наказывал. Она надеялась, что моя новая кожа будет белой, как у святых на картинках. Она хвалила меня за такое проявление силы воли. Иногда она мне помогала: подносила соду или кипящую воду. Мы с ней искренне хотели, чтобы однажды меня причислили к лику блаженных. Это была очень религиозная женщина.