Эмма и сфинкс   ::   Дяченко Марина

В ушах звенела "Плясовая" из дневной сказки; тесная гимнастерка мокла под руками, а ноги в больших кирзачах мерзли, и ледяной сквозняк, завсегдатай сцены, лизал разгоряченную спину, обещая в будущем боль и болезнь.

- Зачем я здесь, - думала Эмма.

Ее товарищи по несчастью, партнеры, убитые позже, думали примерно то же самое. Впрочем, они, в отличие от Эммы, бунтовали против "некроромантической" режиссерской находки с самого начала репетиций.

Чтобы отвлечься, Эмма принималась вспоминать стихи - серьезные, патетические, чтобы сохранить нужное выражение на лице. Вместо этого вспоминались театральные байки, и не раз и не два улыбка, глупая и смешная, пыталась развести ее губы к ушам, и чем сильнее Эмма напрягала мышцы, пытаясь сдержать ее, тем нахальнее из груди лезло хихиканье, и даже "мертвые" партнеры косились на нее с удивлением.

Тогда она начинала думать о другом... о печальном, чтобы прогнать улыбку. Думала о своей маленькой квартирке, об одиночестве. О том, что ей тридцать пять, она играет мертвецов и черепашек и больше ничего никогда не сыграет...

Тогда ее лицо делалось серьезным и печальным, сообразно моменту. Вместо веселости приходила тоска, от которой хотелось все бросить, дождаться затемнения и уползти за кулисы...

Однажды в антракте "Солдат" Эмма не выдержала и подошла к помрежу:

- Не могу сидеть второе действие. Простыла. Умираю. Можно домой пойду?

Помреж знал Эмму десять лет. Глаза его слегка округлились:

- То есть? В первом действии сидела убитая Анна, во втором - смоталась?

- У меня елка, - сказала Эмма. - Я в одном составе, потому что Катька на гастролях.