Страница:
23 из 408
Но из соображений нравственности он решительно выступал против пьянства и обжорства (по крайней мере против обжорства) и потому был страшно худым, хотя и держал таверну. Под тяжестью своей головы он сгибался почти пополам, словно вечно высматривал на земле какой-то потерянный предмет, возможно пенни. Глаза же у него, в противовес всему остальному, постоянно смотрели вверх и почти скрывались под бровями, нависавшими над носом, подобно карнизу крыши. Стоувер оперся о стол и сердито уставился на Эскаргота.
– Эта милая женщина… – сказал Стоувер, собрав в морщины целый акр лба и медленно, демонстративно сдвинув брови.
Сначала Эскаргот решил, что он говорит о Лете, которая выразительно закатила глаза, поставила кружку на стойку и прошла мимо Стоувера в заднее помещение. Дверь за ней с грохотом захлопнулась. Стоувер испустил тяжелый вздох. «Что, собственно, этот болван вообразил о нас с Летой?» – недоуменно подумал Эскаргот.
– К великому прискорбию, – вскричал хозяин таверны, подняв палец и резко крутанув им в воздухе, – у закона нет на вас управы!
Эскаргот оглянулся через плечо, на мгновение задавшись вопросом, нет ли в таверне еще кого-нибудь, кто привел Стоувера в такое возбуждение. Но он никого не увидел. Эскаргот театрально поднял брови и указал на себя, вопросительно склонив голову к плечу.
– Смейтесь, коли вам угодно! – в бешенстве проорал Стоувер, сузив глаза и снова грохнув кулаком по столу.
|< Пред. 21 22 23 24 25 След. >|