Страница:
150 из 163
Она отдала браунинг Семченко, взяла Кабакова под руку, а Генька вдруг жалко сморщился, шмыгнул носом и заревел, размазывая по щекам кровь и слезы.
- Значит, так, - спокойно сказал Семченко. - Час тебе на размышление, и куда хочешь девайся из города. Застану тебя, сам виноват. Ясно?
Стало тихо, и все услышали, как верещит в доме ходыревский младенец.
- А его куда? - спросил Генька. - Мамка через два часа придет.
- Ну, два часа, - накинул Семченко. - И на юг подавайся, там в Красную Армию запишешься.
Понуро, ни на кого не глядя, Генька побрел к воротам.
Семченко отвязал вожжи, похлопал по грязно-белым параллелям и меридианам на морде у Глобуса, и даже кличка этого рыжего мерина показалась не случайностью, а намеком судьбы: именно такое имя должно быть у лошади, которая возит члена правления клуба "Эсперо". Иначе и Казароза бы не погибла. Но кто же знал? Он залез в бричку. Наденька стояла у ворот под руку с Кабаковым, тополиный пух мело по улице, сквозь мелькание пушинок Семченко видел их как бы вдалеке, за метелью. Георгины пылали в ходыревском палисаднике, младенец умолк. Легкая тень философа Флорина парила над городом в обнимку с тенью доктора Заменгофа - тяжелой и плотной, обоих сносило в сторону реки, они барахтались в воздушном потоке, кувыркались уже над шпилем Спасо-Преображенского собора, но никто их не замечал, кроме него, Семченко. Он развернул бричку, теперь ветер дул в лицо, и всю его прежнюю жизнь отдувало назад этой июльской метелью.
|< Пред. 148 149 150 151 152 След. >|