JК
Кладбищенские истории :: Чхартишвили Григорий Шалвович
Страница: 34 из 40Ты ж заговор знаешь. Скажи волшебные слова, и вмиг там окажешься.
– К-какой за…заговор?! – аж заикнулся Чухчев.
– «Губы-раз, зубы-два, помогай разрыв-трава, расступись сыра-земля, дам семитник от рубля». Хороший заговор. Он и под землю пустит, и за каменную стену.
– А…а что ж ты-то тогда двести лет взаперти просидела? – проявил аналитические способности Николай. – Чем в темноте сидеть, гуляла бы себе.
– Ах, Николушка, так ведь сначала надо губы-зубы потереть, а у меня их нету, видимость одна. И рядом никого в телесности не было. Пока ты за мной не пришел. Погоди! – вдруг качнулось к Чухчеву привидение. – А откуда у тебя-то губы-зубы? Нешто ты не дух пустой? То-то я гляжу, вроде как парит от тебя, теплом несет…
«Завалился! Сгорел! Сейчас накинется!» – мелькнуло в голове у капитана, и так ему сделалось жутко смотреть в выпученные глаза чудовища, что он позабыл и про иконку, и про крашеную пулю. Да и, если честно, навряд ли они бы его спасли.
Но Салтычиха на перетрусившего Чухчева не накинулась, а только провела мерцающей рукой сквозь его щеку – будто погладила.
– Пора мне, Николушка, – сказала она ласково-преласково, и ее лицо внезапно перестало быть уродливым. – Если ты живой, это еще лучше. Живи сколько сможешь. Успеешь на зеленое приволье, тебя-то пустят, не бойся.
– К-какой за…заговор?! – аж заикнулся Чухчев.
– «Губы-раз, зубы-два, помогай разрыв-трава, расступись сыра-земля, дам семитник от рубля». Хороший заговор. Он и под землю пустит, и за каменную стену.
– А…а что ж ты-то тогда двести лет взаперти просидела? – проявил аналитические способности Николай. – Чем в темноте сидеть, гуляла бы себе.
– Ах, Николушка, так ведь сначала надо губы-зубы потереть, а у меня их нету, видимость одна. И рядом никого в телесности не было. Пока ты за мной не пришел. Погоди! – вдруг качнулось к Чухчеву привидение. – А откуда у тебя-то губы-зубы? Нешто ты не дух пустой? То-то я гляжу, вроде как парит от тебя, теплом несет…
«Завалился! Сгорел! Сейчас накинется!» – мелькнуло в голове у капитана, и так ему сделалось жутко смотреть в выпученные глаза чудовища, что он позабыл и про иконку, и про крашеную пулю. Да и, если честно, навряд ли они бы его спасли.
Но Салтычиха на перетрусившего Чухчева не накинулась, а только провела мерцающей рукой сквозь его щеку – будто погладила.
– Пора мне, Николушка, – сказала она ласково-преласково, и ее лицо внезапно перестало быть уродливым. – Если ты живой, это еще лучше. Живи сколько сможешь. Успеешь на зеленое приволье, тебя-то пустят, не бойся.