JК
Коммунальный триптих (Коридор - 2) :: Видар Гарм
Страница: 11 из 16РУСАЛКА
В четверг у подвыпившего моряка-подводника, сшибающего на обратный проезд к месту прохождения службы, туда, где в прошлом году у острова Пасхи его подлодка легла на грунт, мадам Хнюпец недорого купила замороженные рыбьи хвосты и, одолжив у соседа Кузякина большой эмалированный тазик, поставила их оттаивать прямо посреди коммунальной кухни.
Тазик был огромен словно высохшее Карибское море. Откуда он взялся у соседа Кузякина, имевшего кроме тазика из кухонной утвари лишь большой штопор и маленький армейский котелок, не знала даже бабка Дюдикова, хотя в квартире нельзя было спокойно почесаться, чтобы бабка Дюдикова не была в курсе: у кого, в каком месте и по какому поводу свербит. Поэт лирик-экстремист О.Бабец, которого бабка Дюдикова начисто лишила личной жизни, в глаза попеременно ласково ее называл: то наш Красный следопыт, то Пионерская зорька, то Зоркий сокол, а за глаза исключительно Чингачгук Большой Змей, и за уши, кстати, аналогично.
Хвосты словно замороженная "Поэма Экстаза" живописно торчали из тазика, вызывая на коммунальной кухне радостный ажиотаж.
- Ставлю бутылку пива тому, кто с трех раз отгадает, как называлась эта шелупонь, когда еще могла плавать? - весело сказал сосед Кузякин и при этом, почему-то, выразительно посмотрел на поэта О.Бабца.
- Рыба, - мрачно сказал поэт О.Бабец, поскольку пиву предпочитал коньяк.
- Простипома, - уверенно изрекла девица Эльвира Кручик, хотя предпочитала шампанское и наличные.
- Стервюга! - фыркнула бабка Дюдикова и украдкой метнула косой взгляд на девицу Кручик.
В четверг у подвыпившего моряка-подводника, сшибающего на обратный проезд к месту прохождения службы, туда, где в прошлом году у острова Пасхи его подлодка легла на грунт, мадам Хнюпец недорого купила замороженные рыбьи хвосты и, одолжив у соседа Кузякина большой эмалированный тазик, поставила их оттаивать прямо посреди коммунальной кухни.
Тазик был огромен словно высохшее Карибское море. Откуда он взялся у соседа Кузякина, имевшего кроме тазика из кухонной утвари лишь большой штопор и маленький армейский котелок, не знала даже бабка Дюдикова, хотя в квартире нельзя было спокойно почесаться, чтобы бабка Дюдикова не была в курсе: у кого, в каком месте и по какому поводу свербит. Поэт лирик-экстремист О.Бабец, которого бабка Дюдикова начисто лишила личной жизни, в глаза попеременно ласково ее называл: то наш Красный следопыт, то Пионерская зорька, то Зоркий сокол, а за глаза исключительно Чингачгук Большой Змей, и за уши, кстати, аналогично.
Хвосты словно замороженная "Поэма Экстаза" живописно торчали из тазика, вызывая на коммунальной кухне радостный ажиотаж.
- Ставлю бутылку пива тому, кто с трех раз отгадает, как называлась эта шелупонь, когда еще могла плавать? - весело сказал сосед Кузякин и при этом, почему-то, выразительно посмотрел на поэта О.Бабца.
- Рыба, - мрачно сказал поэт О.Бабец, поскольку пиву предпочитал коньяк.
- Простипома, - уверенно изрекла девица Эльвира Кручик, хотя предпочитала шампанское и наличные.
- Стервюга! - фыркнула бабка Дюдикова и украдкой метнула косой взгляд на девицу Кручик.