Отдавши это письмо, я поспешила покинуть Азым Балдах, дабы миновать Ташбаан к тому дню, когда отец мой прибудет туда или пришлет гонцов. На этом пути за нами погнались львы и мы повстречались с вами.
– А что было дальше с той девочкой? – спросил Шаста.
– Ее высекли, конечно, за то, что она проспала, – ответила Аравита. – И очень хорошо, она ведь наушничала мачехе.
– А по-моему, плохо, – сказал Шаста.
– Прости, о тебе не подумала, – сказала Аравита.
– И еще одного я не понял, – продолжал он, – ты не взрослая, ты не старше меня, а то и моложе. Разве тебя можно выдать замуж?
Аравита не отвечала, но Игого сказал:
– Шаста, не срамись! У тархистанских вельмож так заведено.
Шаста покраснел (хотя в темноте никто не заметил), смутился и долго молчал. Игого тем временем поведал Аравите их историю, и Шасте показалось, что он слишком часто упоминал всякие падения и неудачи. Видимо, конь считал, что это забавно, хотя Аравита и не смеялась. Потом все легли спать.
Наутро все четверо продолжили свой путь, и Шаста думал, что вдвоем было лучше. Теперь Игого беседовал не с ним, а с Аравитой. Благородный конь долго жил в Тархистане, среди тарханов и тархин, и знал почти всех знакомых своей неожиданной попутчицы. «Если ты был под Зулиндрехом, ты должен был видеть Алимаша, моего родича», – говорила Аравита, а он отвечал: «Ну, как же! Колесница – не то, что мы, кони, но все же он храбрый воин и добрый человек. После битвы, когда мы взяли Тебеф, он дал мне много сахару». А то начинал Игого: «Помню, у озера Мезраэль…» и Аравита вставляла: «Ах, там жила моя подруга, Лазорилина.