JК
Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого :: Солженицын Александр Исаевич
Страница: 67 из 1255)
В поезде (почему-то отменены спальные места – что, увеличилось население России? или сократились расстояния?) было много военных – офицеры после лечения, и солдаты то ли из отпусков, то ли, видно, возвратные дезертиры, неласково принятые у себя в деревнях и вот предпочетшие бродяжничеству оседлый армейский быт с пайком. А навстречу-то им – катили поезда, переполненные разнузданными солдатами, – с пением, гиканьем, насмешками и площадной бранью к тем, кто сумрачно ехал в сторону фронта.
Боже мой, предвестья были самые дурные, хуже, чем достигали слухи в Москву. И как же мог за сорок дней так извратиться народный идеал революции в свою противоположность? Всё-таки всегда было ощущение, что Россия – наш дом. А сейчас всё везде как на проходе.
Сперва князь Павел посетил казачью дивизию Краснова, нисколько не разложенную: казаки строго парадировали, гаркали „здравия желаем”, „ура” и качали депутата.
Но ничего подобного дальше ему уже не встречалось. Командиры полков бывали растеряны и своими полками уже не владели. На глазах старых генералов и седых офицеров проступали слёзы. Положение офицеров было ужасное. Иногда князю Павлу советовали вовсе не выступать, но он велел собирать, подымался на пень и начинал: „Христос Воскресе!” Всё же многие сотни глоток отвечали „Воистину”. И с этого князь и вёл, что гул московских пасхальных колоколов ещё стоит в его ушах и он привёз полку не только привет Государственной Думы, но чаяния из сердца России. А там переводил, чтоб не верили ложным призывам: что нельзя вести окопную войну, не двигаясь вперёд.
В поезде (почему-то отменены спальные места – что, увеличилось население России? или сократились расстояния?) было много военных – офицеры после лечения, и солдаты то ли из отпусков, то ли, видно, возвратные дезертиры, неласково принятые у себя в деревнях и вот предпочетшие бродяжничеству оседлый армейский быт с пайком. А навстречу-то им – катили поезда, переполненные разнузданными солдатами, – с пением, гиканьем, насмешками и площадной бранью к тем, кто сумрачно ехал в сторону фронта.
Боже мой, предвестья были самые дурные, хуже, чем достигали слухи в Москву. И как же мог за сорок дней так извратиться народный идеал революции в свою противоположность? Всё-таки всегда было ощущение, что Россия – наш дом. А сейчас всё везде как на проходе.
Сперва князь Павел посетил казачью дивизию Краснова, нисколько не разложенную: казаки строго парадировали, гаркали „здравия желаем”, „ура” и качали депутата.
Но ничего подобного дальше ему уже не встречалось. Командиры полков бывали растеряны и своими полками уже не владели. На глазах старых генералов и седых офицеров проступали слёзы. Положение офицеров было ужасное. Иногда князю Павлу советовали вовсе не выступать, но он велел собирать, подымался на пень и начинал: „Христос Воскресе!” Всё же многие сотни глоток отвечали „Воистину”. И с этого князь и вёл, что гул московских пасхальных колоколов ещё стоит в его ушах и он привёз полку не только привет Государственной Думы, но чаяния из сердца России. А там переводил, чтоб не верили ложным призывам: что нельзя вести окопную войну, не двигаясь вперёд.