В таком случае грешники сохранят жизнь, и, будучи наказаны кнутом, отправятся искупать свои грехи в каменоломни.
- Нет! - неожиданно зычным голосом произнес вдруг один из единян, с рыжей бородой, доходящей чуть ли не до середины груди. - Не отрекусь я от Господа моего, Он мне защита, Он мне Свет и Путь, Он, Рожденный и Нерожденный, воссоздаст меня из праха в день гнева Своего и введет в небесную Свою горницу, а мерзкие идолы падут, и сами они, и служители их вострепещут, ощутив в сердце своем дыхание Единого, и будет оно жечь их подобно пламени, и пламя сие будет вечно!
- Нет! - послышался второй голос, затем - третий, четвертый. Пятый, совсем молоденький еще парнишка, судорожно вздохнул.
- Я... Я поклонюсь! Я паду ниц пред Высокими Господами, и... - он действительно распластался на каменных плитах, захлебнувшись рыданиями.
По знаку синего мага двое стражником деловито стащили парнишку с помоста.
- Да как же ты, Хьяру-лимсе, - обернувшись к нему, горестно вскричал рыжебородый. - Ради временного обитания в теле губишь ты бессмертную свою душу! Все равно ведь умрешь, позже нас, но умрешь, и Господь не узнает тебя на небесных дорогах, и отвернет от тебя Свое лицо, и низринешься ты до центра преисподней!
Парнишка молчал, со свистом втягивая в себя воздух. Плечи его тряслись, глаза ошалело выкатились из орбит, и если бы не крепкие руки стражников, он наверняка бы шлепнулся в пыль.
- Ну хоть один умный нашелся, - желчно процедил второй из магов. Ладно, начинаем.
Маги выстроились вокруг помоста кольцом, что-то тихо забормотали.