С ним по-прежнему оставался ее голос, похожий то на звон лесного ручья, то на тихий шум дубовой листвы, ее чарующие глаза с острой звездной искрой, теплота и прохлада ее белых рук. Она была самым прекрасным и самым страшным, что ему довелось повстречать за двадцать четыре года жизни. Но понять ее было выше человеческих сил. Оставалось покориться и принять то, что она – Дева Будущего – собиралась ему дать.
Стоять на месте не было смысла. Прошлое миновало, настоящее не позволяет задерживаться больше, чем на миг, подталкивая к будущему – к тому, что с каждым шагом наступает и на тот же шаг отдаляется.
Зимобор оглядел себя. Меч, нож, кремень и огниво, гребень – все на месте. Плащ на плечах. Гривна на шее, два серебряных обручья и серьга в ухе – все, что осталось после разорительного плавания за море за хлебом. Вот что совсем некстати – застежка плаща, где в узорный круг вписана фигура золотого сокола с маленьким красным самоцветом, вставленным в глаз. Серебряного сокола носили кмети княжеской дружины, а золотой был знаком принадлежности к Перунову роду. Выйти к людям с такой застежкой на груди – все равно что сразу сказать: «Люди добрые, я – княжич Зимобор Велеборич из Смоленска». Говорить он собирался нечто совсем другое, поэтому спрятал застежку в кошель, а плащ заколол маленькой, с ворота рубахи.
Не так легко будет объяснить людям, что он делает в одиночестве и на порядочном, судя по всему, удалении от жилья. Впрочем, на разбойника и изгоя он не похож, да и Младина обещала, что его примут.
Зимобор спрятал венок за пазуху и стал спускаться к отмели.