Лицо тоталитаризма   ::   Джилас Милован

Просто непонятно, как человек, обладающий такой проницательностью и таким политическим опытом, раскалывавший свою собственную партию до тех пор, пока она не приобрела облик, соответствующий его замыслу, оказавшись во главе величайшей революции и гигантского государства и испытав ядовитое опьянение "историей" и властью, как такой человек смог узреть в увеличении количества членов ЦК чуть ли не откровение и спасение "всех судеб партии"! Что случилось с Лениным? Разве его ум настолько ослабел, что он, всегда считавший, что главное – это принципы и сила, вдруг начал придавать значение цифрам? Разве он забыл о диалектике, о неизбежности наличия противоречия в каждом явлении? Где ленинское проникновение в сущность спора между Сталиным и Троцким? Ленин как будто впервые испугался угрозы разрушения партии, которой он придал формы и указал цель.

Непонятно также, почему Ленин только в следующей диктовке, 24 декабря, упомянул Сталина и Троцкого и их возможные расхождения. Как будто за ночь он передумал и отважился на большую откровенность.

"Наша партия, – диктовал он 24 декабря, – опирается на два класса и поэтому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашения"4.

Выражаясь весьма нечетко, забывая о своей неизменной и освященной "диктатуре пролетариата", Ленин здесь, очевидно, опасается распада "союза" рабочих и крестьян.