JК
Ловец Душ :: Ефиминюк Марина
Страница: 19 из 72Николай застонал и заёрзал на лавке.
– Больно? – тихо спросила я, сама удивляясь участию, просквозившему в голосе.
– Нормально, – прохрипел он. – С чего вдруг озаботилась?
Я пожала плечами и замолчала, потом вовсе отвернулась.
Отчего-то представилась моя ничем не прошибаемая мамашка. Ей придут вести о моей кончине, и она нарядится в узкое чёрное платье, подчёркивающее каждый изгиб ещё стройного тела, и, прикладывая к сухим глазам шёлковый платочек, будет повторять знакомым: «Несчастную девочку убило наше правосудие, как, впрочем, и Игоряшку!» Потом она ещё несколько дней поиграет на сочувствующую публику, снимет траурную вуаль и забудет, что у неё когда-то была дочь.
Когда четвертовали отца, она вела себя именно так.
– Тебе страшно, Наталья Москвина? – вдруг прохрипел Савков.
– Нет, – отозвалась я.
Фальшиво, да и наплевать! В конце концов, именно из-за Николая – как его там? – Савкова меня сейчас повесят!
Честно говоря, я уже была чуть жива от накатывающего волнами страха. Моменты леденящего ужаса перемежались с таким же ледяным спокойствием. И не верилось. Не верилось, что через каких-то полчаса я перестану чувствовать, говорить, думать. Ещё меня мучил вопрос: это больно, когда верёвка затягивается на шее, перекрывая дыхание?
– Умирать всегда страшно, так ведь, Наталья Москвина? – продолжал он измываться.
– Не знаю, не пробовала. – Я замолчала и неожиданно для себя ужасно разозлилась.
– Больно? – тихо спросила я, сама удивляясь участию, просквозившему в голосе.
– Нормально, – прохрипел он. – С чего вдруг озаботилась?
Я пожала плечами и замолчала, потом вовсе отвернулась.
Отчего-то представилась моя ничем не прошибаемая мамашка. Ей придут вести о моей кончине, и она нарядится в узкое чёрное платье, подчёркивающее каждый изгиб ещё стройного тела, и, прикладывая к сухим глазам шёлковый платочек, будет повторять знакомым: «Несчастную девочку убило наше правосудие, как, впрочем, и Игоряшку!» Потом она ещё несколько дней поиграет на сочувствующую публику, снимет траурную вуаль и забудет, что у неё когда-то была дочь.
Когда четвертовали отца, она вела себя именно так.
– Тебе страшно, Наталья Москвина? – вдруг прохрипел Савков.
– Нет, – отозвалась я.
Фальшиво, да и наплевать! В конце концов, именно из-за Николая – как его там? – Савкова меня сейчас повесят!
Честно говоря, я уже была чуть жива от накатывающего волнами страха. Моменты леденящего ужаса перемежались с таким же ледяным спокойствием. И не верилось. Не верилось, что через каких-то полчаса я перестану чувствовать, говорить, думать. Ещё меня мучил вопрос: это больно, когда верёвка затягивается на шее, перекрывая дыхание?
– Умирать всегда страшно, так ведь, Наталья Москвина? – продолжал он измываться.
– Не знаю, не пробовала. – Я замолчала и неожиданно для себя ужасно разозлилась.