Маг в законе 1   ::   Олди Генри Лайон

Захрипел удавленником, пытаясь совладать с первым глотком.

— Ну вы и заварили! Ажно пляшет, в брюхе-то!..

— Пойди снежком заешь, — беззлобно ухмыльнулась Княгиня.

— Сама заедай! И не такое пивали! — тут же спохватился охотничек.

Некоторое время прихлебывали чай молча. На скуле у Тимошки медленно, оттаивая в тепле после сугроба, наливались багрянцем следы ногтей. Это Княгиня его еще по-доброму: могла ведь и по глазам!

А лоб ободран — это, должно быть, наст ломал, когда в сугроб нырял.

— Ить могла бы и дать, дура баба! — подумав, заявил вдруг лосятник, по-ребячьи кривя губы. — Кому ты такая сдалась, падина?! А я…

— Бог подаст, — был ответ.

Короткий, сухой; тщательно процеженный сквозь зубы.

Для вящего понятия.

Однако было видно: обидное «Кому ты такая сдалась?!» задело женщину за живое, и задело крепко. Одно дело — понимать самой, назубок вызубрить, слепиться навсегда; и совсем другое — от мужика в лицо услыхать, пусть даже от мозгляка вроде Тимошки.

— Ну и жихорь тебя заешь, — как-то вроде бы даже с облегчением согласился лосятник, добавив совсем уж невпопад: — Баба с воза…

Вот только — невпопад ли? — подумал вдруг ты. Когда мужик от бабы известно чего хочет, а та ему от ворот поворот дает, да еще и морду облупит — какое тут облегчение?! Злость да обида. А мужское естество от той злости, от обиды той только пуще взбрыкивает.