JК
Крайняя маза :: Белов Руслан
Страница: 206 из 236Губы у нее были разбиты, из носа темной струйкой бежала кровь. – Он теперь совсем разъярится и всех порежет...
– Не порежу... – глухо сказал Центнер, появившись в проеме двери. Глаза его были красны. – Не порежу... Даже тебя не порежу... Я ведь любил тебя, так, как никого не любил... А ты – сучка подзаборная!
– А ты мне изменила, другого полюбила, – нервно захихикал Борис Михайлович. Глаза его не смеялись. Старый еврей решил, что быть порезанным на кусочки немедленно – это лучшая участь, нежели медленная смерть от жажды и отчаяния.
– Зачем же ты мне, падла, шарики крутила, – не поддавшись на провокацию, дико захохотал Центнер. Было видно, что ему не хочется уходить.
Что-то его удерживало. Мария Ивановна?
Не только она. Там, за пределами комнаты, по всей Москве прятался его страх, там незримо проистекала его ненормальная жизнь, там ютилось его непонятно искривленное пространство. А здесь страх, жизнь и пространство, пусть чужие, были зримыми, можно было их пристально рассмотреть, можно было ими проникнуться, поэкспериментировать и, может быть, понять что-то важное.
Или что-то отодвинуть от себя.
К ним.
Хоть на время, но отодвинуть.
Не отодвигалось, как он не хотел.
Центнер почувствовал, как злоба становится его плотью. Он бросился к сейфу, достал коробочку промасленных гвоздей-соток и молоток, обернулся к своему бетонному стаду и забегал глазами, выбирая жертву.
Спасли пленников (или одного из них) позывные мобильного телефона.
– Не порежу... – глухо сказал Центнер, появившись в проеме двери. Глаза его были красны. – Не порежу... Даже тебя не порежу... Я ведь любил тебя, так, как никого не любил... А ты – сучка подзаборная!
– А ты мне изменила, другого полюбила, – нервно захихикал Борис Михайлович. Глаза его не смеялись. Старый еврей решил, что быть порезанным на кусочки немедленно – это лучшая участь, нежели медленная смерть от жажды и отчаяния.
– Зачем же ты мне, падла, шарики крутила, – не поддавшись на провокацию, дико захохотал Центнер. Было видно, что ему не хочется уходить.
Что-то его удерживало. Мария Ивановна?
Не только она. Там, за пределами комнаты, по всей Москве прятался его страх, там незримо проистекала его ненормальная жизнь, там ютилось его непонятно искривленное пространство. А здесь страх, жизнь и пространство, пусть чужие, были зримыми, можно было их пристально рассмотреть, можно было ими проникнуться, поэкспериментировать и, может быть, понять что-то важное.
Или что-то отодвинуть от себя.
К ним.
Хоть на время, но отодвинуть.
Не отодвигалось, как он не хотел.
Центнер почувствовал, как злоба становится его плотью. Он бросился к сейфу, достал коробочку промасленных гвоздей-соток и молоток, обернулся к своему бетонному стаду и забегал глазами, выбирая жертву.
Спасли пленников (или одного из них) позывные мобильного телефона.