Медная луна   ::   Синякин Сергей

Неужто ты думаешь, что тебя будут с любовью вспоминать?

Он еще раз окунул перышко в чернила, любовно оглядел перышко и поднял на розмысла пустые мышиного цвета глаза:

- Девятого дня прошлого месяца говорил ты в кабаке постоялого двора на Ветровке, что князь наш Землемил славный щенок, инно говоря, называл ты нашего князя сукиным сыном?

- Так я к тому, что молод наш князь, - сказал он, - а тут…

- Признаешь, значит? - отстраненно и радостно сказал кат и склонился над листком.

Розмысл молчал. А что говорить, если все известно, даже слушать тебя не хотят.

- За ради тебя старался, - не поднимая головы и тщательно выписывая ижицы, сказал кат. - Даже писца-брахиографа приглашать не стал, хоть и слабо у меня с грамотейкой. Но дело тонкое, деликатное, высоких особ касается… Зачем сюда лишних свидетелей приплетать?

Долго записывал сказанное, потом поднял голову, с любопытством разглядывая розмысла. А и любопытство у него было катовское - так смотрел, словно прикидывал, с чего ему начать: ручку оторвать или ножку в клещи взять.

- А говорил ты, Серьга Цесарев, четырнадцатого дня того ж месяца, что де князья чудят, а холопам головы ломать приходится? - снова тихим голосом спросил он.

- Да я ж к тому… - пустился в объяснения розмысл.

- О том разговор позже будет, - прервал его объяснения кат. - А пятнадцатого числа сего месяца приглашал к себе гусляра Бояна? Слушал втайне песни его поносные? Платил ли ему щедро медью и серебром?

- Песни слушал, - сказал розмысл. - Только поносных песен не было, хорошие песни гусляр в моем тереме пел…

- Значит, понравились тебе песни Бояна? - с радостным шелестом потер сухие ладошки Николка.

Тьфу ты! Что ни скажешь - каждое слово у ката в дело идет.