Страница:
49 из 131
И за старухины хоромы Иванов заплатил макулатурой. И ту он не купил: добыл по какому-то своему бартеру.
Потехину выгоды нет. Хотя есть, есть! Он хотел получить от нее картины. Ходил, уговаривал. Она ни в какую. А Вова – бывший иконщик. Мало ли. Престиж! В конце концов, и убьют для престижа.
Прибрать, что плохо лежит, и Блевицкий не дурак.
С другой стороны, тайком прийти к Порфирьевой было трудно. Позвонили бы в дверь, старуха спросила бы: «Кто?» Еще и переспросила бы, глухая. Зато не глухой Брюханов. Посольско-советские ушки у него до сих пор на макушке. Услыхал бы, выполз бы.
Неужели Тамара? Тетка она корыстолюбивая.
– Сволочь он, сволочь. – Хабибуллин пьяно бормотал на лавочке. Рядом сидел Виля, держась прямо, глядя на Костю обиженно, руки прилежно на коленях.
– Кто, Василь Василич?
– Сволочь. Душегуб.
– Вы видели?
– Видела моя, видела. Большой, черный. Старуха он зарубила.
Когда Хабибуллин говорил на русско-татарском, можно было не слушать: слесарь налимонился.
– Задушил, – поправил Костя.
– Зарубила. Бежала из дома, с топором.
– С каким топором? Не было топора.
– Была топор, была. В крови вся выходила.
– Выходила, – прогугнил Виля, – на берег Катюша. Выходила, песню заводила. Гы-ы.
Дебил, а издевается. Обиделся он на Костю за недавнее невнимание.
Костя раздавил окурок, пошел к себе.
«Эх я, психолог. Вычислял убийцу по глазам. И правда: чужая душа потемки. Глупо, но верно».
|< Пред. 47 48 49 50 51 След. >|