Страница:
3 из 42
После долгой, кропотливой работы Захариус медленно укладывал все принадлежности на место, покрывал стеклом тонкие собранные части и, остановив колесо станка, открывал люк, проделанный в его комнате; наклонившись над ним, он проводил долгие часы, вдыхая с наслаждением испарения протекавшей у его ног Роны.
В один зимний вечер старая Схоластика подала ужин.
И она, и молодой подмастерье ужинали с хозяином. Несмотря на вкусную еду и красивую сервировку, мэтр Захариус ни до чего не дотронулся. Он едва отвечал на вопросы Жеранды, обеспокоенной мрачным настроением отца, а на болтовню Схоластики он обращал так же мало внимания, как на шум волн надоевшей ему Роны.
По окончании ужина старый часовщик встал из-за стола и, ни с кем не простившись не поцеловав даже свою дочь, направился, тяжело ступая, в свою комнату.
Жеранда, Обер и Схоластика несколько минут хранили молчание. Погода в этот вечер была мрачная; тяжелые тучи тянулись вдоль Альп, грозя разразиться в ливень; сильный, порывистый ветер завывал как-то особенно уныло, наполняя душу непонятной тревогой.
— Заметили ли вы, милая барышня, — начала наконец Схоластика, — что хозяин какой-то странный в эти дни? Пресвятая Дева! И как ему может хотеться есть, когда он за весь день не промолвил ни одного слова? Хотела бы я видеть того черта, который сумел бы заставить его говорить.
— У моего отца есть, наверное, какое-нибудь тайное горе, которое я никак не могу разгадать, — проговорила Жеранда, и тихая грусть разлилась по ее лицу.
— Прошу вас, не предавайтесь так унынию. Ведь вы знаете, что у мэтра Захариуса всегда бывали странности.
|< Пред. 1 2 3 4 5 След. >|