Анискин и Ботичелли. Киноповесть   ::   Липатов Виль Владимирович

– Чего это ты раскаркался, отец! Смерть, смерть… Эк тебя занесло!

– А не мальчишка! На седьмой десяток валит – оглядываться не успеваешь…

– А ты не оглядывайся, ты давай-ка, отец, чай свой допивай, да спать будем ложиться… Ты теперь с этими иконами спать-есть не будешь, так что давай-ка, отец, ладься в постелю…

За ситцевым пологом, на огромной деревянной кровати, каждый под своим одеялом, на пышных подушках, слабо освещенные, лежали муж и жена Анискины.

– Я тебе, отец, с этими иконами, чтоб им неладно было, могу помощь оказать, – по-ночному тихо и ласково говорила Глафира. – Ежели их кто из наших, деревенских, увел, так я это дело через старух разведаю… Ну, чего помалкиваешь?

– А того помалкиваю, что удивляюсь на тебя, мать.

– С чего бы?

– А вот с того, что к тебе эти старухи богомолки, как мухи на мед, липнут. Это отчего так производится?

Глафира покосилась на мужа, затаенно улыбнулась, натянула одеяло до подбородка, опять улыбнулась.

– Тебе про это сказать, ты осатанеешь, – проговорила она весело. – Ты, может, мне развод дашь. К богу меня привести хотят! – важно ответила Глафира. – Им это орден – жену милиционера в церковь притащить… Слушай, отец, а чего ты опять про Верку Косую спрашивал? Неужто она и к иконам отношение поимела?

Анискин быстро повернулся на бок.

– Имеет Верка Косая к иконам отношения или не имеет, – возбужденно проговорил он, – но она всегда там, где рубль. А мне школьный директор так объяснил, что есть иконы, которым цена – три тысячи рублей! Ну, как Верке Косой здесь деньгу не унюхать?

Они замолкли. Услышалось, как шелестят деревья за открытым окном, как бурлит возле крутого яра обская вода, возится в листьях черемухи ночная птица. А потом и музыка донеслась – это пел, подыгрывая себе на гитаре, «шабашник» Юрий Буровских.

– Узнаешь, кто поет? – спросил Анискин.

– Узнаю.