JК
Анискин и Ботичелли. Киноповесть :: Липатов Виль Владимирович
Страница: 73 из 90Вот он закрывает тайник, поднимается, пятясь уходит… О, ужас! Сучковатая палка остается прислоненной к могучему дереву, отполированная до блеска временем и руками,светится золотой загогулистой линией.
– Старик, старик, – пятясь от сокровищницы, шепчет неизвестный. – Знал бы ты, дед, что продал за пятерку!
Ночь постепенно переходит в утро. Сладко спят на полу, на толстых матрацах Евгений Молочков и Юрий Буровских. Под подушкой у второго – стопка из шести икон. Оба сладко и смачно посапывают.
Быстро, как зверина, просыпается бригадир. Открыв глаза, сразу делается свежим, бодрым, готовым к немедленному действию. Не думая и не заботясь о сне соседей, гремит чем попало, скрипит половицами, бренчит дужкой ведра, из которого жадно пьет воду.
– Четыре! – отрываясь от ведра, прокричал бригадир. – Это вам не в колхозе – до десяти у меня не поспите!
Поднимаясь, еле еще продирая глаза, Юрий Буровских ворчит:
– В колхозе не в десять поднимаются – в семь… А мы что, не люди? Жаден ты, Иван Петрович, как поп…
Бригадир волчком повернулся к гитаристу, ощерился снова по-звериному.
– Поп? – зарычал он. – Поп, говоришь? Я жаден, а кто у попа и директора иконы украл? Ты – подлец, грабитель, ворюга. Я жаден, да работой, а ты… Шестью иконами глаза Анискину отводишь… – Он призывающе обратился ко всем. – Чего молчите, чертовы работнички?! Если шабашник воровать начнет – кончилась наша сытая жизнь. Нанимать не будут, по миру пойдем с протянутой рукой…
– Зачем ругаешься, – сказал Вано.
– Старик, старик, – пятясь от сокровищницы, шепчет неизвестный. – Знал бы ты, дед, что продал за пятерку!
Ночь постепенно переходит в утро. Сладко спят на полу, на толстых матрацах Евгений Молочков и Юрий Буровских. Под подушкой у второго – стопка из шести икон. Оба сладко и смачно посапывают.
Быстро, как зверина, просыпается бригадир. Открыв глаза, сразу делается свежим, бодрым, готовым к немедленному действию. Не думая и не заботясь о сне соседей, гремит чем попало, скрипит половицами, бренчит дужкой ведра, из которого жадно пьет воду.
– Четыре! – отрываясь от ведра, прокричал бригадир. – Это вам не в колхозе – до десяти у меня не поспите!
Поднимаясь, еле еще продирая глаза, Юрий Буровских ворчит:
– В колхозе не в десять поднимаются – в семь… А мы что, не люди? Жаден ты, Иван Петрович, как поп…
Бригадир волчком повернулся к гитаристу, ощерился снова по-звериному.
– Поп? – зарычал он. – Поп, говоришь? Я жаден, а кто у попа и директора иконы украл? Ты – подлец, грабитель, ворюга. Я жаден, да работой, а ты… Шестью иконами глаза Анискину отводишь… – Он призывающе обратился ко всем. – Чего молчите, чертовы работнички?! Если шабашник воровать начнет – кончилась наша сытая жизнь. Нанимать не будут, по миру пойдем с протянутой рукой…
– Зачем ругаешься, – сказал Вано.