JК
Нет жизни никакой :: Твердов Антон
Страница: 18 из 418Но в следующее мгновение грянула новая автоматная очередь, и жизнь поэта оборвалась, как и полагается — трагично.
А вот выходца из семьи долгожителей студента филологического факультета СГУ Мишеньку Лоховских автоматный огонь не задел, но, потрясенный окружающим кошма-Ром, он впал в истерику, а потом в кому, где и находился все последующие сто два года своей жизни…
Тип в кожаном пальто издал гортанный вскрик, перезарядил автомат и снова, вскинув дуло, спустил курок.
Степана Михайловича словно подхватило могучим порывом ветра и вынесло сквозь стены магазина — и понесло над заснеженным городом, как клочок туалетной бумаги. И только тогда, когда ветер швырнул Турусова сквозь чугунную громаду памятника Ильичу, Степан Михайлович опомнился и, кажется, первый раз в жизни подумал о себе в первом лице.
«Ай-ай-ай, — подумал он, — что это со мной происходит?»
Но ветер гнал его дальше, мешая дальнейшей работе мысли главного редактора журнала «Саратовский Арарат». Степан Михайлович увидел вдруг, как из здания Облдумы вышел степенный чиновник, покосился на купола близ расположенной церкви и, подкошенный внезапной мыслью, рухнул на колени, неумело закрестился и заголосил:
— Простите меня, люди добрые! Прости меня, Господь Вседержитель! Это ведь я придумал людей за неуплату комм-услуг из квартир выселять! Простите и судите меня народным страшным судом!..
Что еще говорил свихнувшийся чиновник, Турусов не слышал — ветер без всякой жалости унес покаянные слова.
А вот выходца из семьи долгожителей студента филологического факультета СГУ Мишеньку Лоховских автоматный огонь не задел, но, потрясенный окружающим кошма-Ром, он впал в истерику, а потом в кому, где и находился все последующие сто два года своей жизни…
Тип в кожаном пальто издал гортанный вскрик, перезарядил автомат и снова, вскинув дуло, спустил курок.
Степана Михайловича словно подхватило могучим порывом ветра и вынесло сквозь стены магазина — и понесло над заснеженным городом, как клочок туалетной бумаги. И только тогда, когда ветер швырнул Турусова сквозь чугунную громаду памятника Ильичу, Степан Михайлович опомнился и, кажется, первый раз в жизни подумал о себе в первом лице.
«Ай-ай-ай, — подумал он, — что это со мной происходит?»
Но ветер гнал его дальше, мешая дальнейшей работе мысли главного редактора журнала «Саратовский Арарат». Степан Михайлович увидел вдруг, как из здания Облдумы вышел степенный чиновник, покосился на купола близ расположенной церкви и, подкошенный внезапной мыслью, рухнул на колени, неумело закрестился и заголосил:
— Простите меня, люди добрые! Прости меня, Господь Вседержитель! Это ведь я придумал людей за неуплату комм-услуг из квартир выселять! Простите и судите меня народным страшным судом!..
Что еще говорил свихнувшийся чиновник, Турусов не слышал — ветер без всякой жалости унес покаянные слова.