Ночь длинна и тиха, пастырь режет овец   ::   Иванов Борис

Несколько старушек-прихожанок обходили приделы и гасили свечи. Старый священник в ризнице снимал облачение и переговаривался со старостой, плешивым, злым, постным человеком без возраста. Возмущенные и устрашенные шагами Корзухина, старухи с разных сторон вышли ему навстречу. Старица Аксинья только взглянула на художника, так сразу понудила себя скорее достичь завхоза храма Агатову, атеистку, но женщину нужную для всякого порядка. Так она и бежала, сбиваясь с дыхания, не приготовивши речи, и от волнения, не трогаясь с места. Другая потом рассказывала:

- Я сразу поняла - бес. Шапку не снимает, лоб не крестит, а глаза, как угорелого, верно говорю, не вру. Про дух, - шел ли от него? - не знаю, и зря говорить не буду, но сам весь большой, матерый, неистовый. Бежит - ничего не видит. Я к нему, говорю: "Вардухалак ты, вардухалак непутевый, что голову, как дурной укутал?! Все забыл, - говорю, - где твоя гастрономия, где Храм Господень. Очисти, - говорю, - церковь, сейчас милицию вызову". А он мимо меня, чуть с ног не свалил, - к алтарю. А тут распятие нашего Спасителя, недаром говорили, чудотворное оно. Как уставился, так и ноги к земле прилипли. Этот балбес стоит и стоит перед Богом Распятым за греховную бездну всего мира, а я трепещу: ведь никто на помощь-то не идет. Что будет, не знаю, - разобьет, - грешная, думаю, - распятие или еще что-нибудь сделает. А Иисус, вижу, весь светится. Что бес перед нашим Господом! - из пыли выйдет и во тьму войдет. И ушел.