JК
Ночь пяти стихий :: Стальнов Илья
Страница: 128 из 393Не придумано людьми было такого греха, который не согласился бы взять на себяиз-за этих самых золотых монет Косорукий Герасим.
После неудавшейся потасовки над логовом повисла обычная зеленая, болотная скука. Привычные лень и отупение овладели разбойниками, будто кровь их мерзла в жилах, а воздух стал вязким и стеснял не только движения, но и мысли.
— А ну-ка, кто поразвлечься хочет? — вдруг крикнул Мефодий Пузо. — Я лягу, а вы меня будете поленом по брюху охаживать.
— Давай, — с готовностью вскочил татарин и заулыбался своей беззубой улыбкой, предчувствуя грубую забаву, которая немного разгонит застоявшуюся кровь.
— Кто мне поленом врежет и дых собьет — тому я деньгу даю. А уж коль не собьет дых, тот мне жратву и брагу ставит. Э, только Евлампию и Силе не бить.
Мефодий Пузо лег на землю, надул свой необъятный живот, под смех и гвалт, шутки и прибаутки он стойко перенес несколько ударов, но дыхание так и не сбил. После этого вернулся к костру и начал за обе щеки уплетать заработанное и огромными глотками хлебать брагу. Вокруг этого же костра расселись Гришка, Беспалый, татарин, который был раздосадован тем, что ему так и не удалось сбить у Мефодия дыхание.
Гришка задумчиво смотрел на лениво лижущий потрескивающие поленья огонь. Он любил глядеть на пламя. Оно притягивало его, завораживало и вместе с тем вселяло страх, пробуждало тяжелые, гнетущие воспоминания. Ведь именно такой огонь спалил его деревню, превратил родной дом в груду дымящихся головешек.
После неудавшейся потасовки над логовом повисла обычная зеленая, болотная скука. Привычные лень и отупение овладели разбойниками, будто кровь их мерзла в жилах, а воздух стал вязким и стеснял не только движения, но и мысли.
— А ну-ка, кто поразвлечься хочет? — вдруг крикнул Мефодий Пузо. — Я лягу, а вы меня будете поленом по брюху охаживать.
— Давай, — с готовностью вскочил татарин и заулыбался своей беззубой улыбкой, предчувствуя грубую забаву, которая немного разгонит застоявшуюся кровь.
— Кто мне поленом врежет и дых собьет — тому я деньгу даю. А уж коль не собьет дых, тот мне жратву и брагу ставит. Э, только Евлампию и Силе не бить.
Мефодий Пузо лег на землю, надул свой необъятный живот, под смех и гвалт, шутки и прибаутки он стойко перенес несколько ударов, но дыхание так и не сбил. После этого вернулся к костру и начал за обе щеки уплетать заработанное и огромными глотками хлебать брагу. Вокруг этого же костра расселись Гришка, Беспалый, татарин, который был раздосадован тем, что ему так и не удалось сбить у Мефодия дыхание.
Гришка задумчиво смотрел на лениво лижущий потрескивающие поленья огонь. Он любил глядеть на пламя. Оно притягивало его, завораживало и вместе с тем вселяло страх, пробуждало тяжелые, гнетущие воспоминания. Ведь именно такой огонь спалил его деревню, превратил родной дом в груду дымящихся головешек.