Арестант   ::   Константинов Андрей

Объясните нам, господин министр юстиции, почему лишен подследственный права поговорить по телефону с родителями, с женой, с детьми? Ведь в наших-то тюрьмах в ожиданиисуда сидят годами! И дети вырастают без родителей, и старики умирают, так и не увидев сыновей. И даже не услышав их напоследок… Зачем так жестоко, господин министр?

Но в этот вечер в камере N 293 был праздник. Сияющие лица и короткие — трехминутные — разговоры взахлеб. Три минуты — это так мало! Это так бесконечно мало, а уже другой стучит ногтем по часам и тянется к нелегальному «панасонику». Ах, как много хочется сказать! Но голос прерывается от волнения… и влажнеют глаза от дочкиного лепета… Когда тебя закрывали, она еще не говорила!

А звук слабеет, умирает. Садятся аккумуляторы «панасоника», есть у него предел и нет зарядного устройства… Прощай… прощай.

Литр коньяка на семерых разошелся быстро. Но захмелели. Сели разговаривать, чай пить. Желали Саиду удачи на воле, здоровья и счастья. Он тоже желал всем удачи, здоровья и счастья. И говорил, что они все хорошие мужики… И глаза у него горели. В них, как жаркое африканское солнце, отражалась тусклая тюремная лампочка…

— Спасибо тебе, брат, — сказал Саид Андрею. — Спасибо тебе за все…

— Да за что же? — перебил Обнорский; — Я же ничего особенного для тебя не сделал.

— Э-э, ты не понял… В тюрьме всем плохо. Это…

— Хорошего мало, — кивнул Андрей.

— Это так, — ответил сам себе араб. — Но мне хуже всех было. Я всем здесь чужой. Я сильно тосковал, Андрей. Я никому этого не показывал. Я держался.